Все хорошо. Мона АвадЧитать онлайн книгу.
как меня зовут?» Мне хочется спросить его об этом, но мои губы, растянутые в широкую улыбку, отказываются шевелиться. Глядя на Непримечательного, я медленно качаю головой. Слезы я вытерла, и все равно его образ расплывается. Кожа вокруг глаз очень холодная. Кажется даже, что на ней выступила роса, и она вся светится.
– Я понятия не имею, как говорят.
Он накрывает мою руку своей.
– «Как часто человек свершает сам, что приписать готов он небесам!»[5]
Акт первый, сцена первая. Двести восемнадцатая и двести девятнадцатая строки из монолога Елены. Строки, в которых она впервые открывает зрителям свою душу. Строки, которые Бриана бормочет себе под нос. Строки, которые я шепчу вместе с ней, сидя в темном углу зрительного зала. Глаза мои застят слезы, как и сейчас. Я думаю о своей Елене. Я играла ее такой, какой ее видел автор, девушкой-загадкой. Ох, жаль, что вас там не было! Я говорила негромко, но голос был звучным и глубоким. Меня снедало отчаяние, и в то же время я была решительна и спокойна, как и подобает Елене. И по лицу моему было видно, что я твердо знаю, как мне поступить, как побороть выпавшие на мою долю невзгоды. Знаю, что другого пути нет, нужно взять дело в свои руки. Произнося эти строки, я смотрела зрителям прямо в глаза. Напускала на них колдовские чары, и все они были мной очарованы. Да, я была очаровательна.
Я смотрю на Непримечательного.
Как так вышло, что он помнит наизусть именно эту пьесу? Почему он процитировал мне эти строки? Может, он мне снится? Может, я сейчас лежу в своей постели? И мои веки трепещут в темноте?
Но вместо всего этого я спрашиваю:
– Вы как-то связаны с театром?
И тут Толстяк, который, как мне казалось, давно отрубился, снова начинает хохотать. Молотит кулаком по стойке. Вслед за ним принимается тихо посмеиваться мужчина справа, тот, кого я не могу рассмотреть. Тот, кого вижу только мысленным взором.
А Непримечательный отзывается:
– Как и все мы, разве нет?
Глава 4
– По-моему, мне стало хуже, – говорю я Марку.
Мы с ним стоим в процедурном кабинете, который представляет собой белую клетушку с массажным столом, парой стульев и плакатом с изображением бескожего человека на стене. Марк смотрит на меня в недоумении. Конечно, он растерян. Лоб его пересекает глубокая морщина. Словно защищаясь от меня, он скрещивает руки на груди и повторяет:
– Хуже?
Я киваю. И вспоминаю краткий миг облегчения, который испытала вчера после того, как выпила в баре напиток. Домой я летела как на крыльях, сразу уснула, а когда проснулась, меня уже снова выкручивала знакомая боль.
– Гораздо хуже.
Я произношу это жалобно. Или вызывающе? А может, то и другое сразу?
Марк аккуратно прикрывает дверь процедурного кабинета. Не хватало еще, чтобы я и других пациентов заразила своим неверием. Своими страхами.
Он опирается на массажный стол, тот самый, на котором мне скоро предстоит лежать ничком, уткнувшись в слишком маленькую для моего лица дырку в виде пончика, от которой у меня до конца дня будут
5