Маркс, коммунизм, революция. Поль ЛафаргЧитать онлайн книгу.
Лифшиц
Поль Лафарг, или Нравственное значение Октябрьской революции
В один из осенних дней 1914 года, когда на западном фронте догорало первое большое сражение мировой войны, в библиотеке швейцарского города Берна работал скромно одетый посетитель, с виду русский. Беглым, но разборчивым почерком он записал в этот день в своей тетради: «Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научались из истории и не действовали согласно урокам, которые из неё можно было бы извлечь. Каждой эпохе свойственны столь своеобразные обстоятельства, она представляет собой столь индивидуальное состояние, что только исходя из него самого, основываясь на нём, должно и единственно возможно судить о ней».
Эти слова принадлежат Гегелю. Посетитель швейцарской библиотеки был Ленин. Сделав выписку из «Философии истории» Гегеля, он заметил на полях тетради: «Очень умно!»[1].
Говорят, что первая мировая война стоила человечеству больше жертв, чем все бесконечные войны целого тысячелетия от Карла Великого до фельдмаршала Мольтке. Мутная волна одичания поднялась со дна европейской цивилизации. Вместо мирного торжества гуманности, долголетия, гигиены и других торжественных обещаний положительного XIX столетия Европа в конце 1914 года погрязла в тине окопной жизни. Никто, даже главные режиссёры этой драмы не знали, чем она кончится. Впереди была неизвестность – газовая война, призрак голода и разрухи.
Вот что можно прочесть между строк в старой тетради, сохранившей для нас живую память времени. Уходила в прошлое целая полоса мировой истории, и нужно было сделать вывод из катастрофы, которая обрушилась на большинство людей неожиданно. «Европейская война, – писал Ленин, – означает величайший исторический кризис, начало новой эпохи»[2].
Война произвела неотразимое впечатление на психологию масс, затронув её глубоко и обнажив такие бездны, что было от чего прийти в отчаяние. В цюрихском «Кабаре Вольтер» кривлялись дадаисты – всё кончено, говорили их странные позы, мы исполняем последний танец на краю пропасти. В Германии Шпенглер предсказывал гибель Европы вследствие биологического истощения её богатой культуры. Во Франции Поль Валери писал о кризисе разума. Обозначилось что-то похожее на выход за пределы всякого смысла, открывалась закраина жизни, в которую прежде никто не хотел заглядывать.
Но времена общественных кризисов, даже самых жестоких, имеют свой исторический быт, и люди продолжают жить в самых напряжённых условиях, несмотря на то что их сознание рисует им сцены гибели мира. Один современный роман называется «Двадцать пятый час», одно музыкальное произведение – «Катастрофа, среди которой мы живём». В одной книге по истории философии мы читаем, что реализм сегодняшнего дня есть обращение к непонятному, тревожному и злому, «прыжок в глубину, где нас встречает своим неотвратимым взором чуждая нам, жуткая и враждебная действительность». Без всякой литературной метафоры можно