Чудо для Долохова. Татьяна ТихоноваЧитать онлайн книгу.
кружить и бегать на неуверенных подламывающихся лапах. А ещё через пару недель приехал джип, вышли два мужика с ружьями, застрелили мамашу и щенка, сложили их в чёрные мешки, и уехали…
И вот в который раз в памяти кружила и скулила эта собака, опять кто-то говорил «не хотел он в этот мир приходить, как чувствовал, под крыльцом сидел», кто-то нудил «это не решение, так нельзя, мы же люди», кто-то говорил «еще спасибо мне скажете». Опять было мучительно жаль, будто сам пристрелил, а потом Долохов понимал, что кричит птица. Ночная птица. Её крик резкий, нездешний раздавался над лесом, в лес смотрела луна, деревья шевелились. В деревьях – окна. За окнами – люди, много людей.
Лица родные и чужие. События мелькали в памяти будто всплесками на поверхности тихого озера. Воспоминания, крики, смех, плач, песни. Артём сутками напролёт лежал, отвернувшись к стене, на койке, в своём новом доме на восьмерых, таких же, как и он, ходячих мертвецов.
Многие поначалу ещё пытались говорить. А потом замолкали. Иногда кто-нибудь вдруг медленно говорил в мёртвой тишине:
– Похороните меня.
Потом хрипло, тяжело шевеля непослушными губами, сипел в непослушные связки нелепо-светлые слова:
– И кузнечик запиликает на скрипке…
Вот и дом. Долохов прошёл через двор, вошёл и сел на кровать, уставился в пол. Эта фраза, она выматывала. Крутилась и крутилась в голове.
Долохов не мог даже крикнуть: «Всё, хватит! Надоело! Пошёл к чёрту!» Он не мог прекратить думать, потому что думали теперь за него, пользуясь им, Долоховым. Он теперь просто присутствовал. И крутившаяся в нём в последнее время фраза, наверное, свела бы его прежнего с ума. Она надоедливо всплывала, когда вспоминалось её лицо. Той девушки. Анны. И старика… Парень тоже приходил. А паразит молчал и слушал. Он любопытный.
Спины лежавших, отвернувшихся к стене, мертвяков. Тишина. Серая пыль везде. На полу отпечатались следы, его, Долохова. День за днём. Больше здесь никто не ходил. Только он…
Каменные цветы
– Женщина. Двадцать восемь лет, – говорил Кру-Бе, прохаживаясь по светлой и очень пыльной комнате. – В резервацию на Ларусе поступила два месяца назад…
Когда комиссия вошла в дом, здесь стояла тишина. Один ларус в мягких спортивных брюках и яркой жёлтой толстовке, лежал, отвернувшись к стене. Трое стояли возле окна. Странно похожие, будто под копирку. Куклы, пальцы одной перчатки, надетой на чью-то чужую руку и, может, не рука это. Ларусы развернулись и сонно следили за живыми. Лишь на одном из них была новенькая куртка, застёгнутая наглухо под горло, брюки, мятые от лежания, но чистые, седые волосы стянуты в хвост.
«Этого посещают родственники, и, пожалуй, вон того, в жёлтом», – отметил Кру-Бе. Остальные были будто вывалявшиеся в пыли, проклятый газон, пыль от него была везде.
Кру-Бе отчего-то опять вспомнил Долохова. «Надо будет узнать, когда поступил этот землянин в резервацию. Он в форме, а значит, из первых заражённых, и скорее всего его паразит самый взрослый».
Трое