Птичьи секвенции. Стихотворения. Елена СомоваЧитать онлайн книгу.

      Это просто музыка в переводе на детский смех

      Это радуга, радуга музыки,

      перемещённая в детский взгляд,

      пухлые пальчики сердца,

      крохотная вермишель,

      в душу бесцеремонно лезущая,

      как в свою постель,

      в мир души моей тайная дверца

      и фонетики слабая «эль».

      Мягко, тепло, щекотно, весело, озорно,

      ладушки, бережно, сладко, щедро, хитро, вольно,

      да кувырком и в прятки в самом смешном кино.

      Оживляясь и молодея,

      улетать мотыльком

      в свежий ветер аллеи

      с капелькой – огоньком!

      И наблюдая нечто

      в свой бинокль сердечный,

      лет на двадцать путь млечный

      выверить, как поток

      музыки бесконечной,

      света и лета исток.

      Где балластом любовь была —

      Замолчали колокола, —

      Шорох крови дымится здесь,

      Разболтает людей, как взвесь,

      Пустит по рулетке бегом

      муравьиных великих дел,

      шевеля духовный предел,

      потревоженный сапогом.

      От тебя уходил человек

      По метели, по тонкому краю

      В миг беспамятства, в атомный снег,

      Изнутри до золы прогорая.

      И назавтра смурная заря

      Принесла только горя затравки,

      уходя от меня, от тебя,

      обругав на подобии шавки,

      С головой уходя в свою злость,

      причиняя следам четкой ковки

      рану – будто в ступню адский гвоздь.

      Исшипелся змеёныш в сноровке,

      щель-кошель зажимая, – мир – в горсть,

      репетируя злобу так ловко.

      Дым ракеты сметёт всех вокруг —

      видишь, валятся трупами люди

      от твоих ухищренных потуг, —

      всё сметаешь энергией судей.

      Это Понтий Пилад во плоти.

      И пощады вовеки не будет…

      Но взгляни в золотое кольцо

      солнца, взгляд поднимая. Сквозь выси

      разгляди облака. Сумма чисел

      тает. Видишь родное лицо?

      Промелькни и вернись в дом, родство.

      Осознание – не опознанье.

      Человеческое призванье

      в сбереженье любви,

      в тайне бережных слов.

      Час и два, ломая розу

      ты скрывал болящий палец,

      и прощение, как розгу,

      ты воспринял, воспитАнец.

      Ты воспитывал, как злобу,

      даже милого котенка,

      злил и требовал с любого

      поединка. Поединка.

      Даже с малого ребенка.

      Но общенье – поединок

      принесло лишь зло двойное,

      дно двойное для расхлёба

      из одной, своей же, чаши.

      Вечера любви – не наши,

      многодневные плюмажи

      выгорают и сгорают,

      и чадя, навеки тают,

      и текут слезами в бронхах,

      и глотаются, как вспОрхи.

      Так, изобретая порох,

      тычет когте-шип в зазорах,

      роет, роет пепелище,

      напитав кровями днище.

      Уплывает лодка в хлюпы, —

      Худосочная валюта.

      Что реветь?! Всё отравила, —

      Только дно, скопленье ила

      Мог же быть букет и праздник,

      Линза к сердцу в чуткой фразе.

      Жизнь души переменилась

      там, где тлеет головешка:

      опечаленная юность,

      зацелованное царство.

      Не одна душа сносилась,

      как сапог из камня пара,

      выпитая горем плошка,

      ягод бусины, как милость,

      как наивность и усталость.

      В трижды выбитом пространстве

      заалевшие полоски:

      дровосеки