Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб. Алексей Белов-СкарятинЧитать онлайн книгу.
с нею, низко присев в реверансе и целуя её руку, она тепло обняла меня и благословила, сказав: "Я делаю это в память о моих старых друзьях – ваших дорогих родителях. Он су́венир ду во шер паре́н18", – повторила она, когда с глазами, полными слёз, я, пятясь, покидала её гостиную.
Позже она прислала мне свою последнюю фотографию, подписав её теми же самыми словами. Эта карточка с тех пор всегда стоит на моём столе.
Вскоре после моей первой аудиенции у вдовствующей императрицы я нанесла визит её старшей дочери, великой княгине Ксении. Та тоже была добра ко мне, и на протяжении всей зимы я довольно часто бывала у неё, искренне её полюбив.
Подаренная Ирине фотография вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны (Лондон, 1922-й год).
В её доме на Принцесс-Гейт я встретила немало старых друзей, коих не видела с давних лет, и оттого было вдвойне приятно вновь пообщаться со всеми ними. Тогда же я очень сошлась с её фрейлиной Софьей Дмитриевной Евреиновой – совершенно очаровательной женщиной. Так что в целом я провела много счастливых часов на Принцесс-Гейт.
Каждый субботний вечер и каждое воскресное утро я садилась в автобус, ехавший из Голдерс-Грин в центр Лондона, чтобы посетить русскую церковь. Стоило мне переступить порог, как сразу возникало ощущение, что я вновь в России, а всё остальное – революция, изгнание, Англия, Лондон – это части фантасмагорического сонма событий и мест, лишь привидевшегося мне в моём воображении. Справа от центрального прохода, чуть-чуть впереди всех, обычно стояли императрица Мария – стройная и прямая, несмотря на свой возраст, – и вдовствующая королева Греции Ольга в своих любимых, ниспадающих до земли драпировках, а также великая княгиня Ксения и другие члены императорской семьи. И куда бы я ни кинула взгляд, я видела лица друзей и знакомых – некоторые выглядели ужасно бедными и потрёпанными, тогда как другие всё ещё умудрялись поддерживать приличный вид. После окончания службы и ухода императрицы вся русская диаспора разбивалась возле церкви на небольшие, близкие по духу кучки, беседуя, обмениваясь новостями и договариваясь о будущих встречах. Конечно же, все говорили по-русски, и потому ощущение пребывания в России сохранялось до тех пор, пока я вновь не оказывалась на улицах Лондона, идя в направлении автобуса, отвозившего меня обратно в Голдерс-Грин.
В первые дни после моего прибытия из России многие мои соотечественники, основная масса которых покинула страну вскоре после революции, с нетерпением расспрашивали обо всех новостях из Петрограда и выглядели очень разочарованными и не доверявшими тому, как я описывала политическую ситуацию, выражая своё твёрдое убеждение в крепнущей день ото дня силе советского правительства. У большинства эмигрантов тогда сложилось ошибочное мнение, что в ближайшем же будущем большевики будут свергнуты, а все они смогут вернуться в Россию, к своему прежнему образу жизни, нарушенному в 1917-ом году, однако
Французское "En souvenir de vos chers parents" – "В память о ваших дорогих родителях".