Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж. Ольга МаховскаяЧитать онлайн книгу.
которых были «Избранные рассказы для детей» А. И. Куприна, «Азбука» Л. Н. Толстого, журнал «Зеленая палочка». В журнале существовал постоянный отдел – «Крепко помни о России», проводились конкурсы – географические, исторические, литературные. Здесь печатались воспоминания и рисунки, посвященные исчезавшему быту старой России, произведения классиков и современников (И. Бунина, А. Толстого, А. Куприна). Русские гимназии курировались известными общественными деятелями и учеными – Лосским, Ельчаниновым, Зеньковским[27].
Особое внимание уделялось всегда сохранению русских праздников – Пасхи, Рождества, Нового года, и, конечно, языка. Старики сетовали, что часть молодежи, говорящая по-русски, грассирует, «уснащая русскую речь французскими словечками и фразами»[28].
Реакция на настойчивое желание родителей передать язык детям появилась во втором поколении эмигрантов. В. Варшавский писал, что они говорили «как-то даже более по-французски, чем настоящие французы»[29].
Менялась политика государств проживания, особенно в годы обострения международной обстановки, прежде всего в военный и послевоенный периоды. В некоторых странах скаутское движение было запрещено или взято под контроль. Каждый инструктор НОРС во Франции должен был дать подписку следующего содержания: «Зная национальное направление и внепартийность организации, пропагандировать свои политические убеждения среди членов НОРС. Даю честное слово в том, что не состою советским гражданином, осуждаю советский «патриотизм» и отрицаю коммунистическое учение, как несовместимое с состоянием в рядах русского скаутизма»[30].
Эта цитата указывала на то, что клубы не только выполняли определенную роль в воспитании, но и на то, что само воспитание очень долго было направлено на поддержку антисоветских настроений.
Но при всей монолитности и согласованности первой волны эмиграции ей не удалось решить вопрос социализации, то есть грамотного включения своих детей во французское общество. Решившись на консервацию национальных традиций, русские в изгнании заплатили за них поколением изгоев. «У этого старшего поколения была своя «биография», а мы жили без всякой ответственности, как бы сбоку мира и истории. Нам уже веял ветерок несуществования. Даже для наших отцов мы были чужие. Поколение выкидышей»[31]. Они прошли в изгнании «страшную школу одиночества, нищеты и отверженности, и все-таки в условиях необычайно трудных пытались быть русскими интеллигентами».
Считалось, что эта плата за «русскую идею», национальную и религиозную традицию была оправданна. Это тот самый случай, когда русские либералы за рубежом выражали фактически националистическую позицию, согласно которой боль и интересы отдельного человека, частная жизнь всегда покрывалась более сильной картой национальной идеи[32]. Во всяком случае, к этой проблеме потерянного поколения эмигранты возвращаться не любят. Другая идея,
Дон Аминадо, Поезд на третьем пути. – Москва, 1991.
Костиков В. Н. Не будем проклинать изгнанье… (Пути и судьбы русской эмиграции). М., 1990.
Varsavsky V. The Lost Generation, – New-York: Chekhov Publishing House, East European Fund, 1956.
Кудряшов Ю. Российское скаутское движение (Исторический очерк). – Изд-во Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова, Архангельск, 1997.
Varsavsky V. The Lost Generation. – New-York: Chekhov Publishing House, East European Fund, 1956.
О причудливых переходах между национализмом и либерализмом см.: Малинова О. Либеральный национализм (середина XIX – начало XX века), – Москва: РИК Русанова, 2000.