Пророк в своем Отечестве. Алексей СолоницынЧитать онлайн книгу.
смерти в глаза… А вы? Ну зачем вы спорите со мной?»
Вторым вызвался стрелять в царя поляк Кобылянский.
Низкорослый, сухощавый, слабый здоровьем, он более всего, казалось, был озабочен тем, что в деле предпочтут не его. Щеки Кобылянского краснели, если ему предлагали вопросы. Отвечал он сбивчиво, как мальчик, досадуя на эту сбивчивость и боясь, что ее истолкуют как нерешительность или, хуже того, слабость. Было видно, что улыбки Гольденберга он воспринимает почти как оскорбление, – Кобылянский сжимал и разжимал короткие пальцы и закрывал глаза.
Третим претендентом был Соловьев.
Бросив учительствовать в деревне под Торопцом, он пробовал работать в кузнице. Руки оказались негодными для труда… Женился как-то странно – то ли для того, чтобы увезти с собой девушку, дав ей свободу и самостоятельность (то есть фиктивно), то ли по любви… То и другое, кажется, перемешалось.
Михайлов рассказывал, что держался Соловьев крайне возбужденно: часто вставал, ходил по комнате, курил, говорил торопясь, словно захлебывался словами. Особенно когда речь зашла о терроре – в Центральной группе тогда многие вообще были против покушений как средства борьбы.
– Нашлись сразу три новых Каракозова[7]! А не найдется ли и новый Комиссаров? – воскликнул тогда с сарказмом один из членов группы.
– Если этим Комиссаровым будешь ты, то я и тебя убью! – ответил ему человек, с которым они были друзьями, вместе ходили в народ…
Заседание вел Александр Михайлов – признанный авторитет и общий любимец. И на этот раз он сумел найти решение, с которым согласились все:
– Как организация мы не будем помогать покушению. Но индивидуально каждый может оказывать помощь, если найдет нужным.
– А кандидат? Кто пойдет на царя? – спросил Гольденберг, всем своим видом показывая, что его интересует только это, а не теоретические рассуждения и позиции.
– Покушение может быть истолковано как акт мести за национальность, и тогда репрессалии падут на невиновных. Поэтому на царя нельзя идти ни вам, Гольденберг, ни вам, Кобылянский, – ответил Михайлов.
Соловьев побледнел и встал.
– Отныне Александр Второй – мой, и я никому его не уступлю, – сказал он с неожиданной силой.
Тот холодный, нездешний ветерок, который налетает вдруг неизвестно откуда, когда человек решает пожертвовать жизнью и говорит об этом, когда уходит он в особое, во многом таинственное существование, связанное с ожиданием роковой минуты, коснулся всех участников заседания.
– Уступаю ему место, – сказал Гольденберг и глубоко вздохнул. Как после выполненной тяжелой работы.
Теперь, когда Соловьев казнен, а Гольденберг повесился в Петропавловке, ужаснувшись собственному предательству, становится ясно, что ни тот ни другой не годились для поединка с царем. Нужен был такой человек, как Кравчинский. Вот кто умел показать себя настоящим бойцом! Баранникову отчетливо вспомнился день 4 августа 1878 года…
В группе было четверо: он, Александр