Моя жизнь. Марк ШагалЧитать онлайн книгу.
больше не буду петь».
Я хочу сказать, что весь мой талант таился в ней, в моей матери, и все, кроме ее ума, передалось мне.
Вот она подходит к моей двери (в доме Явичей, со двора).
Стучится и спрашивает:
«Сынок, ты дома? Что делаешь? Белла заходила? Ты не голоден?»
«Посмотри, мама, как тебе нравится?»
Один Господь знает, какими глазами она смотрит на мою картину!
Я жду приговора. И наконец она медленно произносит:
«Да, сынок, я вижу, у тебя есть талант. Но послушай меня, деточка. Может, все-таки лучше тебе стать приказчиком. Мне жаль тебя. С твоими-то плечами. И откуда на нас такая напасть?»
Она была матерью не только нам, но и собственным сестрам. Когда какая-нибудь из них собиралась замуж, именно мама решала, подходящий ли жених. Наводила справки, расспрашивала, взвешивала за и против. Если жених жил в другом городе, ехала туда и, узнав его адрес, отправлялась в лавку напротив и заводила разговор. А вечером даже старалась заглянуть в его окна.
Столько лет прошло с тех пор, как она умерла!
Где ты теперь, мамочка? На небе, на земле? А я здесь, далеко от тебя. Мне было бы легче, будь я к тебе поближе, я бы хоть взглянул на твою могилу, хоть прикоснулся бы к ней.
Ах, мама! Я разучился молиться и все реже и реже плачу.
Но душа моя помнит о нас с тобой, и грустные думы приходят на ум.
Я не прошу тебя молиться за меня. Ты сама знаешь, сколько горестей мне суждено. Скажи мне, мамочка, утешит ли тебя моя любовь, там, где ты сейчас: на том свете, в раю, на небесах?
Смогу ли дотянуться до тебя словами, обласкать тебя их тихой нежностью?
Рядом с мамой на кладбище покоятся другие женщины, из Могилева или Лиозно. Упокоились чьи-то сердца. Они разорвались от горя, от болезней. Я-то знаю. Все дело в сердце, из-за него скончалась молодой моя румяная бабушка, изнурявшая себя работой, пока дед просиживал целыми днями в синагоге или на печке.
Добрейшее сердце ее остановилось в первое полнолуние нового года, после поста Судного дня.
А ты, мой милый нестареющий дед!
Как я любил приезжать в Лиозно, в твой дом, пропахший высохшими коровьими шкурами! Бараньи мне тоже нравились. Вся твоя амуниция висела обычно при входе, у самой двери: вешалка с одеждой, шляпами, кнутом и всем прочим смотрелась на фоне серой стенки, как какая-то фигура – никак не разгляжу ее толком. И все это – мой дедушка.
В хлеву стоит корова с раздутым брюхом и смотрит упрямым взглядом.
Дедушка подходит к ней и говорит:
«Эй, послушай, давай-ка свяжем тебе ноги, ведь нужен товар, нужно мясо, понимаешь?»
Корова с тяжким вздохом валится на землю.
Я тяну к ней руки, обнимаю морду, шепчу ей в ухо: пусть не думает, я не стану есть ее мясо; что же еще я мог?
Корова слышит шорох колосьев, видит синее небо над забором.
Но мясник, весь в черном и белом, уже взял нож и закатывает рукава. Скороговоркой бормочет молитву и, запрокинув голову корове, взрезает ей горло.
Кровь так и хлещет.
Сбегаются