Чаепитие за горизонтом событий. Александр СтояновЧитать онлайн книгу.
редактору.
– Благодарю! Не прощаюсь с Вами, – заметил господин Рекю, отвечая на рукопожатие.
Писатель вышел из редакции в не столь радужном расположении духа, как бывало прежде. И небо разразилось потоками слёз, как бы выражая в каждой капле сочувствие неоценённому таланту героя. Пьер уныло брёл по запруженному кварталу Рошуар… «Каких-то пять франков, – думал он. – Этого едва ли хватит, чтобы пережить ближайшие пару дней».
Вокруг шумел столичный день. Посреди этой невероятной и невообразимой кутерьмы и гама, через которые, казалось, писатель, не в состоянии был пробраться, он вдруг уловил лёгкий и нежный порыв изливаемых шарманкой звуков. Пьер последовал по нотной дорожке и остановился в нескольких шагах от старого шарманщика. Шарманщик был в почтенных летах, одетый в старую, поношенную, запачканную застарелыми пятнами грязи форму сержанта французской армии. Из-под форменной фуражки выбивались седые засаленные волосы. Шарманщик был слеп.
«Мда… А ведь кому-то ещё хуже, – рассуждал про себя Пьер. – Хотя, далеко ли мне да такого же нищенского существования, когда вынужден цепляться за каждый грош всеми своими талантами. И всё же как плохо обходится жизнь и страна с военными! Вот ты нужен для защиты своей Родины, здоров и силён, а потом вдруг – раз, и война закончилась, а ты достопочтенный калека, которому приказали долго жить на нищенское пособие, отправляя под молоток заслуженные награды – отход промышленного производства под названием „Война – пополнение счетов монополистов“…»
Шарманщик пел чистым голосом, распахивающим настежь душу, приоткрытую лёгкими прикосновениями подручного инструмента. В его голосе незатейливые песенки парижских гаврошей, перетасованные с народными и национальными произведениями, обретали окраску волшебных симфоний.
Изо всех бедняков, которые в таком большинстве просили милостыню на каждом углу кварталов, этот был особенный. Потому что ни о чём не просил и ничего не требовал – только отдавал, отдавал самое дорогое в очень тяжёлые времена. Он, казалось, один во всём Париже старался быть собой, смотря поверх насущных каждодневных забот, пытаясь дать всем его окружавшим частичку тепла среди горечи потерь послевоенных дней. А люди по страшной иронии судьбы просто проходили мимо. Кто-то просто не имея денег, а кто-то кидая жестокие взгляды, отражающие толкотню сомнений в отношении слепоты и нищенства старого шарманщика. Пьеру было особенно больно, когда он встречал такие взгляды, и сейчас, опустив зонт и колпак, подставив свою голову барабанной дроби капель дождя, он молча стоял, а по его щекам катились слёзы – настолько это было искусно, настолько трогательно и трепетно, что он вспомнил о тех временах, когда Париж был совсем другим. Из полученных в редакции денег он отсчитал два с половиной франка и бережно положил в маленькую деревянную мисочку, что стояла на шарманке. Пьеру показалось, что на мгновение голос старика дрогнул, а смягчённые черты лица, наконец, отразили улыбку…
Ещё долго на пути к дому Изабель он слышал