Девятый дневник. Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.
А вот ведь настоящий поэт, Андрей Белый, тот какие строчки написал на этом же месте: «…выугленные каменища тырчатся над зычными дрызгами взбрызганной Мзымты». Вот как надо излагать свои впечатления. Так что со своими убогими я закругляюсь. Спасибо тебе, город Сочи!
Глава благоуханная
Как-то недавно прочитал очень интересную статейку: автор называл три явно греческих мужских имени и утверждал, что вряд ли хоть один из тысячи опрошенных ответит, кто это такие. А я, когда узнал, то сразу же подумал, что из миллиона даже вряд ли хоть один ответит правильно. Поскольку это были архитекторы того знаменитого храма в Эфесе, который сжёг тщеславный Герострат. И ведь добился своего: имя его знают все на свете, сочиняют о нём пьесы драматурги, и поэты его всуе поминают, а про архитекторов не знают и не помнят. Что ж, это естественно, хотя весьма несправедливо. А теперь признаемся, читатель: когда мы доверчиво и плавно опускаем свои нежные филейные части на отполированный стульчак в сортире – хоть один из нас задумался однажды, кто нам изобрёл это прекрасное устройство? Вряд ли, согласитесь. А я теперь подробно знаю и хочу своими знаниями щедро поделиться.
В Киеве мне повезло в приезд последний: давний друг повёл меня в музей, которых несколько всего на свете – в музей истории туалета. А ещё и книгу получил потом я оттуда же – огромный том с названием отменно точным: «Мировая история (туалета)». Я её запоем за неделю прочитал и много сделал выписок, которыми воспользуюсь по ходу текста. Но сначала – об экскурсии, которую мы там застали. Вела её средних лет интеллигентная женщина, осведомлённая донельзя, явно увлечённая своей тематикой. Я зачарованно внимал ей (ничего ведь раньше я не знал) и лишь единожды чуть не вмешался в её дивное повествование. Какая-то тюрьма подарила этому музею старую бадью (скорее бочку) – много раз описанную в литературе камерную парашу, куда справляли нужду попавшие в неволю узники. С ней поступили по-музейному: усадили на неё восковую фигуру молодого парня в холщовой рубахе и со спущенными штанами, а для пущего впечатления обнесли этот натюрморт подобием тюремной решётки. И сопроводительница наша объяснила голосом печально-романтическим, что этот юный арестант, на этой бочке сидя, думает о той оставленной в селе любимой девушке Параше, и название тюремного сосуда – именно отсюда. Нет, хотелось мне её прервать, нисколько не отсюда. Оно родом из еврейского языка, от слова, означающего отделение, выделение чего-то от чего-то. В тюремной блатной фене вообще много слов из иврита и идиша, ибо мои соплеменники уже несколько поколений составляют заметную часть уголовного мира. Забавно, что здесь у нас, в Израиле, читается в синагогах, комментируется в газетах и по радио еженедельная параша (ударение на последнем слоге) – выдержка из Торы на очередную неделю.
Ну, словом, я благоразумно промолчал и слушал дальше вдохновенное повествование о неразрывной связи цивилизации с прогрессом отхожих мест.
Честно сказать,