Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой. Александр ЩербаковЧитать онлайн книгу.
дабы проверить версию о двойном дне памяти, спросил:
– История твоей Лины – твоя?
– Ну конечно, – пожала она плечами.
Я не случайно сделал эту оговорку. Слишком часто простодушные (назовем их так) читатели отождествляют книжных героев с авторами и их близкими людьми. Помню, как смеялась Галя после случайной встречи с соседкой по дому. Та подошла к ней и с укоризной спросила:
– Галина Николаевна, ну как же вы могли так поступить с Александром Сергеевичем?
– О чем ты?
– Ну как о чем?
И соседка стала пересказывать эпизод из одной повести Щербаковой, которую прочитала в «Новом мире». Галя хотела было пояснить, что там рассказано совсем не о ней самой и не о ее муже, но собеседница опередила ее проницательным соображением: другие имена придуманы для отвода глаз, а на самом-то деле…
Позднее с чем-то подобным приходилось сталкиваться не раз, прежде всего в Интернете. Особенно охотно читатели, каких мы «политкорректно» обозначили простодушными, отождествляют книжных персонажей с живыми лицами, когда выявляются внешние житейские совпадения между теми и другими. И тогда бедный автор с его так называемой художественной правдой характеров в их глазах часто выглядит… извратителем истины. Или вообще непорядочной личностью: «Как же вы могли так поступить…»
Итак…
«Больше всего меня раздражали эти полоски бумаги. Каждое утро он методично нарезал их и складывал в пластмассовый стаканчик. К вечеру стаканчик был пуст, а полоски обретали вечность между страницами книг. Он никогда не вынимал закладки, чтобы использовать их еще раз или чтоб просто выбросить. Каждое утро он нарезал бумагу снова. Одну полоску он делал более широкой и писал на ней, что ему нужно сделать в течение дня. Эти бумажки он выбрасывал. И я каждый день выметала одну такую полоску. Побриться. Купить масла. Посмотреть, как у Энгельса. Поменять носки. Пуговица. Рыбий жир. Письмо в Горький. Кино.
Выметались полоски со сплошь перечеркнутыми словами… Он брился, менял носки, шел за маслом строго в соответствии с бумажкой и очень гордился своим умением жить планово.
«В общем-то все это хорошо, – старалась я быть объективной, – никогда ничего не забывает, всегда у него все в порядке». И все-таки, глядя по утрам, как методично он режет бумажки – много-много узких и одна широкая, чувствовала, что хочется выбросить к черту ножницы, стаканчик и эти ощерившиеся закладками книжки, выбросить и уйти самой.
<…> Я думаю о том, что я не люблю Олега. Что это ясно как дважды два. И я сужу себя за эту нелюбовь, потому что – а куда смотрела? А сын? Действительно, куда я смотрела?»
Вот и вся история. Главное – «полоски бумаги», закладки. Что это? А это – уши Каренина. Помните? «Все-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, – говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. – Но что это уши у него так странно выдаются!»
Большинство