Житие Федора Абрамова. Николай КоняевЧитать онлайн книгу.
вносившая в каждый дом свет, доброту, свой мир. Единственная, может быть, святая, которую в своей жизни встречал на земле» Федор Абрамов.
Не менее глубокими были и переживания, связанные с осознанием милосердия, которое несло православие. Эти ощущения тоже навсегда запечатлелись в Абрамове:
«Мария Тихоновна сидела напротив меня, задумавшись и подперев щеку рукой. Широкое, скуластое лицо ее окутывал полумрак (свет для уюта пригасили), и я залюбовался ее прекрасными голубыми глазами…
Где, где я видел раньше эти глаза – такие бездонные, кроткие и печальные? На старинных почерневших портретах? Нет, нет. На иконе Богоматери, которую больше всего любили и почитали на Руси и которую я впервые увидел на божнице у тетушки Ириньи»[17]…
От рук тетушки Ириньи – она в отличие от матери была большой любительницей книг – и «вкусил» двенадцатилетний подросток настоящей духовной пищи.
«Тетушка, конечно, у меня была очень религиозная, староверка. И она была начитанна, она прекрасно знала житийную литературу, она любила духовные стихи, всякие апокрифы. И вот целыми вечерами, бывало, люди слушают, и я слушаю, и плачем, и умиляемся. И добреем сердцем. И набираемся самых хороших и добрых помыслов. Вот первые уроки доброты, сердечности, первые нравственные уроки – эти уроки идут от моей незабвенной тетушки Ириньи»[18].
Возможно, тогда, когда высыхали слезы умиления, когда добрело окаменевшее сердце, и вспомнилось Федору Абрамову его младенческое желание стать похожим на праведного отрока Артемия Веркольского.
Четверть века спустя, летом 1958 года доцент Ленинградского государственного университета Федор Александрович Абрамов запишет на Пинеге рассказ местного старожила Максима Матвеевича:
«Был у Матвея Малого отрок 12‐летний – Артемий. Как заиграют в гармонь – под жернов заползал. Не любил бесовского веселья.
Поехал боронить – гром страшенный пал…
А тогда приказ, кого громом убьет – не хоронить. Сделали обрубку, положили, сверху прикидали хворостом, тоненькими кряжишками, чтобы не гнило. Так и похоронили.
Через 33 года псаломщик видит – свечка горит, все горит.
Приехал князь из государственной фамилии, освидетельствовали: тело нетленно… Народ стал стекаться. Купцы. Хромы, слепы прозревали. Богомольцев, бывало, пойдешь в Сямженьгу за сеном, штук по 30 идут с котомочками зыряне.
В гражданскую войну Щенников да Кулаков серебро содрали.
Аникий пел: святые праведные Артемий, помилуй нас. Смотри, старик: угли одни.
А разве покажется Артемий Праведный им?
Ушел, наверно, на Ежемень или в обрубку»[19].
В 1932 году, наверное, не было в Верколе человека, который не помнил бы, как разоряли монастырь. И об исчезнувших из раки мощах преподобного отрока, который ушел, наверно, на Ежемень или в обрубку, толковали не мало.
И получалось, что никогда еще не был праведный отрок Артемий
Архив вдовы писателя. Записные книжки 1958 года. № 61. С. 7.