Ученик лоцмана. Борис БатыршинЧитать онлайн книгу.
но в итоге я воздержался. Ему надо – пусть и торопится, а я пока посижу, подожду, что будет дальше.
Когда до буя, здоровенной плоской бочки, покрытой рыжими подтёками ржавчины, с решётчатой конструкцией, наверху, на которой мигала в определённом, несомненно, указанном в лоциях ритме яркая жёлтая лампа, осталось не более километра, «пират» засунул револьвер под мышку и снова полез в сумочку. При этом не забыл бросить на меня многозначительный взгляд – «не дури, парень, я за тобой слежу…» Я и не дурил – стоял, опершись на румпель и наблюдал, как он возится со своим диковинным приспособлением. На этот раз на это ушло не больше минуты; буй за это время заметно приблизился, и «пират», спрятав «астролябию», перехватил револьвер и распорядился обходить буй так, чтобы оставить его слева – «со штирборта», как он выразился. Я послушно налёг известным местом на румпель, грот захлопал, «пират» торопливо заскрипел шкотами, и в этот момент на нас – на меня, на дорку, на «пирата» вместе с его собакой – навалилась тьма.
…тьма, непроницаемая, пахнувшая ледяным холодом, мгновенная слепота, сопровождавшаяся мгновенным онемением всех прочих органов чувств – навалилась и тут же пропала, словно её и не было вовсе. Но то, что пришло ей на смену, не было похоже на привычный пейзаж Великой Салмы – ни островов по бортам, ни мелкой серо-голубой ряби, отражающей бледное беломорское небо с редкими облачками. Полоса волнующегося моря, взвихренная барашками, какие появляются, когда ветер перескакивает отметку в шесть баллов по шкале Бофорта, и возле снастей стоячего такелажа раздаётся, сначала лишь в порывах, а потом и на одной ноте тонкий свист. Но сейчас порывов не было – ровно задувало в корму, в фордевинд, и дорку несло по этой прямой, как стрела, морской дороге. Нет, не дороге даже, а по тоннелю, края которого, разлинованные гребнями волн и пестрящие барашками сначала плавно, а потом круче и круче загибались вверх, сливаясь где-то там с полосами туч, стремительно несущихся по небу. И больше не осталось в мире ничего, кроме этой невозможной трубы, ряби волн, переходящую в рябь облаков – а ещё заунывного свиста в такелаже «Штральзунда».
Волны поддавали в корму с регулярностью метронома и силой парового молота, заставляя многострадальное судёнышко нелепо «козлить» на манер задурившей лошади. Бушприт при каждом «пинке» зарывался в волны, а перо руля, наоборот, выскакивало из воды почти целиком. Но некогда было свешиваться с кормы, чтобы полюбоваться этим зрелищем; румпель словно сошёл с ума – он рвался из стороны в сторону, словно живой, и пришлось оставить привычную фривольную позу и вцепиться в него обеими руками.
Удивительно, но ветер продолжал ровно дуть в одном и том же направлении, гоня «Штральзунд» вдоль тоннеля – толчки, вырывающие румпель из моих рук, создавали одни лишь волны. Барашки росли, сливаясь в сплошные пенные полосы, однако волны не увеличивались, зато свист ветра перерастал постепенно в вой. Грот и грот угрожающе выгнулись под его напором, и я отстранённо, словно и не было меня здесь вовсе, словно речь шла о