Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать. Татьяна ЛитвиноваЧитать онлайн книгу.
тайну, участвуют в ее сокрытии по бессознательному молчаливому «сговору». Часто такими хранителями тайны являются дети. Прежде всего, ребенок не спрашивает о том, о чем спрашивать не надо. Всем психологам, работающим с детьми и их родителями, знакомы такие ситуации. Знает ли ребенок, кто его отец? Мать задумывается, а потом говорит: «Да он никогда не спрашивает. Наверное, ему не интересно». Между тем ребенок давно приучился не интересоваться, потому что замечал тревогу (или даже боль) матери, когда эта тема затрагивалась. Чувства матери могли заставлять ее реагировать агрессивно, замыкаться в себе или переводить разговор на другую тему. Так она бережет от обсуждения трудной темы не только своего ребенка, но и себя. Ситуации бывают разные. Отец в реабилитационном центре? – Для сына важно понимать, что он болен и находится на лечении. Умер? – Ребенку нужно это знать. Дело не только в том, что он имеет право переживать о потере отца, но и в том, что для его общего психологического благополучия (сейчас и в будущем) важно признать утрату и погоревать о ней. Это значит проделать и завершить работу горя, «поставить точку» и жить дальше, сохранив память о папе, сделав выводы из того, что произошло. Отец пропал без вести? – Ребенок должен знать об этом. Ситуация, когда нет определенности, когда домашние не понимают, можно ли ждать возвращения человека или нужно оплакивать потерю, очень трудна. Но важно, чтобы ребенок в своем трудном положении не был один, чтобы он знал: об этой ситуации потери и неопределенности можно говорить с мамой. Однако мама и сын по молчаливому сговору тему не затрагивают…
В семьях потомков репрессированных подобные молчаливые сговоры вокруг невыносимой тайны – не редкость, даже скорее правило, чем исключение, и сговор возникает в целом по одному и тому же образцу. Среди выросших в таких семьях мало тех, кто имеет о произошедшем достаточно ясное представление. Кто-то получил информацию в общих чертах, урывками (на дальнейшее развитие темы – молчаливый запрет), кто-то совсем не знает о том, что в роду были репрессированные. А кто-то лишь смутно представляет, что такое репрессии. «В моем роду репрессированных не было, только раскулаченные», – расхожая фраза. Многие как будто вообще ничего не знают о своих предках. В прошлом семьи, о предках которой не известно ничего, наверняка есть скрываемые болезненные темы.
Тема репрессий по-прежнему остается закрытой в обществе. Например, Великая Отечественная война – легитимная тема. Как правило, в семье знают, что дед или прадед участвовал в ней, но сами ветераны, прошедшие через ад войны, говорить об этом не любят. А о репрессированных дедах и прадедах потомки чаще всего молчат. Да и сами деды-прадеды, пережившие репрессии, обычно молчали. По известному молчаливому сговору эта тема по-прежнему избегается. Люди и не задумываются – почему. (Впрочем, с войной тоже не все так просто, здесь тоже есть свои умолчания, свои избегаемые темы. Например, о родственниках, попавших в плен, люди часто ничего не знают.) В общественном транспорте