Женщины на российском престоле. Евгений АнисимовЧитать онлайн книгу.
Екатерины мы читаем, что императрица с Меншиковым и другими сановниками «изволила кушать в большом сале» и все «кушали английское пиво большим кубком, а княгине Голицыной поднесли другой (то есть второй. – Е. А.) кубок, в который Ея величество изволила положить 10 червонных». Иной спросит: что-де это значит? А значит это вот что: получить лежавшие на дне огромного кубка золотые можно было, только выпив его целиком. Княгиня была стойким и мужественным борцом с Ивашкой Хмельницким, и золото ей нередко доставалось. Правда, раз вышла неудача – второй кубок с вином и пятью золотыми княгине выпить не удалось – пала замертво под стол. То-то было веселья для Екатерины и ее приятелей!
А однажды (1 апреля 1726 года) императрица приказала посреди ночи ударить в набат – шутки ради, конечно, ведь утром начинался день смеха! Что говорили о матушке-государыне петербуржцы, выскочив на улицы полуодетыми (город, как известно, не на берегу Женевского озера стоит), мы додумывать не будем. Попойки были тайными для большинства подданных. По праздникам Екатерина представала перед ними во всем блеске и красоте. «Она была, – пишет французский дипломат, видевший императрицу на празднике Водосвятия, – в амазонке из серебряной ткани, а юбка ее обшита была золотым испанским кружевом, на шляпе ее развевалось белое перо». Екатерина ехала мимо толпы в роскошном золотом экипаже по ослепительно белому льду Невы. «Виват!» – кричали полки, стоявшие огромным каре от Петропавловской крепости до Охты. Могущество, слава, восторг верноподданных – о чем еще могла мечтать Золушка?
Но нет! Иногда императрица, насладившись славой, спускалась в поварню и, как деликатно записано в журнале, «стряпали на кухне сами». Прав был Петр, как-то написав ей по другому поводу: «Обыкновение – другая природа», или, в переводе на язык XX века: «Привычка – вторая натура». Но тихие прогулки и уединение в поварне были крайне редки. Бешеный темп ее жизни все ускорялся и ускорялся. Казалось, что праздник, который всегда был с императрицей, никогда не кончится. В 1726 году французский дипломат Маньян сообщал, что царица «в отличном настроении, ест и пьет, как всегда, и по обыкновению ложится не ранее 4–5 часов утра». Такой ритм был не по силам и более молодым. На смену Виллиму Монсу пришел новый фаворит – камергер граф Рейнгольд Густав Левенвольде. Екатерине теперь некого было опасаться, и она не отпускала от себя возлюбленного ни днем, ни ночью. Но и он не выдерживал: как-то Меншиков с Бассевичем навестили нежного друга императрицы, который, как пишет французский посланник, «утомился от непрекращающихся пиршеств». Бедный граф Рейнгольд! Как, вероятно, искренне сочувствовал ему генерал-фельдмаршал!
Но внезапно празднества и кутежи обрывались – Екатерину одолевали болезни. Она уже не могла отплясывать, как раньше, – пухли ноги. Частые удушья, конвульсии, лихорадки не позволяли ей покидать опочивальню. Но, преодолевая себя, она все же вставала, выезжала, пила и плясала, чтобы потом сразу же опять слечь в постель. Было ясно, что такой жизни императрица