Постмодерн. Игры разума. Людвиг ВитгенштейнЧитать онлайн книгу.
подразумеваешь это, произнося слово «плита»? Разве внутренне ты произносишь несокращенное предложение? Почему же я должен переводить возглас «плита!» в другое выражение для того, чтобы сказать, что подразумевал под этим некто? А если оба эти выражения означают одно и то же, то почему нельзя сказать: «Говоря «Плита!», он подразумевал «Плита!»»? Или: почему ты не мог бы подразумевать «Плита!», если можешь подразумевать: «Принеси мне плиту!»? Но, восклицая «плита!», я хочу, чтобы он принес мне плиту! Безусловно. А заключается ли «это хотение» в том, что ты мыслишь предложение, так или иначе отличное по форме от произнесенного тобой?
20. Но когда кто-то говорит: «Принеси мне плиту!», в тот момент действительно кажется, что он мог бы осмысливать это выражение как одно длинное слово, соответствующее слову «Плита!». Что же, в одних случаях его можно осмысливать как одно слово, а в других как три? А как его осмысливают обычно? Полагаю, это склоняет к ответу: мы понимаем это предложение как состоящее из трех слов, когда употребляем его в противопоставлении другим предложениям, таким, как «Подай мне плиту», «Принеси плиту ему!», «Принеси две плиты!» и т. д., то есть в противопоставлении предложениям, содержащим слова нашего приказа, взятые в других комбинациях. Но в чем заключается использование одного предложения в противопоставлении другим? Присутствуют ли при этом в сознании говорящего эти предложения? Все? В то время, когда произносят предложение, либо же до того или после?
Нет! Если мы и испытываем некий соблазн в таком объяснении, все же достаточно хоть на миг задуматься о том, что при этом реально происходит, чтобы понять, что мы здесь на ложном пути. Мы говорим, что применяем данный приказ в противопоставлении другим предложениям, поскольку наш язык заключает в себе возможность этих других предложений. Тот, кто не понимает нашего языка, какой-нибудь иностранец, часто слышавший чей-то приказ «Принеси мне плиту!», мог бы счесть весь этот ряд звуков за одно слово, приблизительно соответствующее в его языке слову, обозначающему «строительный камень». Если бы затем он сам отдал этот приказ, он, вероятно, произнес бы его иначе, чем мы. Мы же могли бы тогда сказать: он произносит его так странно, потому что воспринимает его как одно слово. А в таком случае не происходит ли нечто иное, когда он отдает этот приказ, и в его сознании соответственно тому, что он принимает предложение за одно слово? В его сознании может происходить то же самое, а может и нечто другое. Ну, а что происходит в тебе, когда ты отдаешь подобный приказ? Сознаешь ли ты в то время, как отдаешь его, что он состоит из трех слов? Конечно, ты владеешь этим языком в котором имеются и те другие предложения, но является ли это «владение» чем-то, что «совершается», пока ты произносишь данное предложение? И я бы даже признал: «Иностранец, понимающий предложение иначе, чем мы, вероятно, и выскажет его иначе». Но то, что мы называем ложным пониманием, не обязательно заключается в чем-то сопутствующем произнесению приказа.
Предложение «эллиптично» не потому,