Постмодерн. Игры разума. Людвиг ВитгенштейнЧитать онлайн книгу.
«на форму» и «на число», имеются характерные переживания и виды указаний «характерные» потому, что они часто (но не всегда) повторяются, когда «подразумевают» форму или число. Но известно ли тебе также некое переживание, характерное для указания на игровую фигуру именно как на фигуру в игре? А между тем можно сказать: «Я имею в виду, что «королем» называется не конкретный кусок дерева, на который я показываю», а эта игровая фигура». (Узнавать, желать, вспоминать и т. д.)
36. При этом мы поступаем так же, как в тысяче подобных случаев: поскольку нам не удается привести какое-то одно телесное действие, которое бы называлось указанием на форму (в отличие, скажем, от цвета), то мы говорим, что этим словам соответствует некая духовная деятельность.
Там, где наш язык подразумевает существование тела, между тем как его нет, там склонны говорить о существовании духа.
37. Каково же отношение между именем и именуемым? Ну, так чем же оно является? Приглядись к языковой игре или к любой другой! Там следует искать, в чем состоит это отношение. Это отношение может состоять, между прочим, и в том, что при звуке имени у нас в душе возникает определенная картина названного, и в том, что имя написано на именуемом предмете, или же в том, что его произносят, указывая на этот предмет.
38. А что именует, например, слово «этот» в языковой игре или слово «это» в указательном определении «Это называется…»? Во избежание путаницы лучше вообще не считать такие слова именами чего бы то ни было. Как ни странно, о слове «этот» некогда говорили, что оно-то и есть подлинное имя. Все же остальное, что мы называем «именем», стало быть, является таковым лишь в неточном, приблизительном смысле.
Эта странная точка зрения проистекает можно сказать из стремления сублимировать логику нашего языка. Подобающий ответ на поставленный вопрос таков: «именем» мы называем самые разные вещи; слово «имя» характеризует множество различных, многообразно родственных между собой способов употребления слова; но среди этих видов употребления отсутствует употребление слова «этот».
В самом деле, мы часто, например при указательном определении, демонстрируем именуемый предмет, произнося его имя. И с тем же успехом в таких случаях, указывая на некий предмет, произносят слово «это». И слово «это», и имя часто занимают в предложении одинаковое положение. Но для имени характерно как раз то, что оно определяется путем указания «Это N» (или «Это называется N»). Но разве определишь что-нибудь с помощью слов: «Это называется «это»» или же «Это называется «этот»»?
Это связано с пониманием именования как некоего, так сказать, таинственного процесса. Именование кажется какой-то необычной связью слова с объектом. И такая странная связь действительно возникает, например, когда философ пытается выявить особое отношение между именем и именуемым, устремляя взор на некий предмет перед собой и без конца повторяя его имя или же слово «этот». Дело в том, что философские проблемы возникают, когда язык пребывает