Дом Живых. Павел Сергеевич ИевлевЧитать онлайн книгу.
как ты любишь. Хоть обпроверяйся. К вечеру об этом будет судачить весь город, но правды ты уже не добьёшься даже под пытками. Знаешь, как это бывает? Сначала каждый соврёт соседу, тот переврёт соседу соседа, тот доврёт следующему и так по кругу, пока сами не поверят в то, что наврали, а тех, кто что-то видел своими глазами, будет уже не сыскать.
– А ты, значит, видел.
– Именно, господинчик. Всё как есть. И обойдётся тебе это всего-то в пару кружек.
– Что ж, – вздохнул Полчек, – я как раз ничем не занят.
– Но кружки должны быть большие!
***
Через час и пять кружек, в каждой из которых можно утопить некрупного грунга, дварф наконец закрыл рот и откинулся на спинку протестующе заскрипевшего стула.
– Это всё, что я видел своими глазами. А что потом набрехали, за то я не в ответе и говорить об этом не буду. Честному дварфу чужие враки пересказывать ни к чему.
– Значит, – уточнил Полчек устало, – началось всё на центральном проезде?
– Как есть на нём.
– И в каком именно месте?
– Того не видал. Я стоял у таверны «Морской Плюх» и думал, где раздобыть ещё эля, потому что в карманах ни монетки, а от тех жалких напёрстков, которые смеют называть кружками в «Плюхе», жажда только усиливается. Стоял и смотрел на Тухлого Пью. Не знаю, почему его так называют, никогда не видел, чтобы он что-то пил. А «тухлым» его, значится, кличут, потому что он весь гнилой, как выползший с погоста андед. Думаю, ему подают, чтобы от себя отвести такое бедствие. У него ещё табличка стоит: «Подайте жертве боевого проклятия». Смотрю я на Тухлого Пью, как он умостился на кривой дощечке и вонючим под себя капает, а потом раз – он весь в шелку, сидит на кресле, рядом кобольд с опахалом, а сам, главное, ничуть не тухлый. Наоборот, толстый, розовый, довольный такой, щёки аж со спины видать. «Ого, думаю, это кто же его осчастливил так? Может, нефилимка наша снизошла к его страданиям и исполнила желания, как в сказке? А потом смотрю – другой нищий, не знаю, как зовут, но такой, без глаз, на лицо без слёз не взглянешь, тоже сидит на кресле гнутом золочёном, весь разодетый, как лорд Консилиума, и глаза у него вовсе даже на месте. Ого, думаю, ну и чудеса сегодня творятся! А потом глянул вдоль улицы – а все нищие и убогие, кто где сидел, все оказались разодеты пуще демиургов на балу в Корпоре, и один другого здоровее. И тут до меня дошло. «Не, – думаю, – это не Нашёптанная их осенила внезапно. Это они такие всегда были, засранцы зажратые!»
– Факт, – кивает подсевший к их столу полурослик. – У портовых нищих это особый шик. Чем гаже и жалостнее иллюзия, которой они прикрываются, тем роскошнее они под ней одеты.
– Видать, – берётся за очередную кружку бездонный дварф, – потому они и не сразу поняли, что иллюзия с них слетела. Сидит такой пузан в золоте, перстней на пальцах столько, что в носу поковырять нечем, а сам голосит жалостно: «Не дайте с голоду помереть! Подайте на хлеб монеточку!» А под креслом, значится, монет этих два мешка уже. Ну и, натурально, народ не сразу, но сообразил в чём фокус. И давай, их, значится, бить.