Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017). Келли ХеролдЧитать онлайн книгу.
идеалы»67. Однако сказки, после горячих дебатов 1920‐х годов, утвердились в советской детской литературе как чрезвычайно важный жанр. Этот жанр в русском контексте обозначал целый ряд разных форм, таких как «волшебные сказки» и «народные сказки», которые записывались в XIX веке учеными-этнографами Александром Афанасьевым и Владимиром Далем68. Сказки, пришедшие из других культур, – «зарубежные сказки» и «сказки народов мира», из которых наиболее известны сказки Ханса Кристиана Андерсена, Шарля Перро и братьев Гримм, – были не менее популярны в Советской России, чем стилизации, то есть «авторские сказки» Александра Пушкина и других русских поэтов-романтиков. Фольклор этнических меньшинств, проживающих в СССР, – «сказки народов СССР» – стал важным поджанром в более поздний советский период, так же как сказки Алексея Толстого (1883–1945), Аркадия Гайдара (1904–1941), Лазаря Лагина (1903–1979) и Павла Бажова (1879–1950), написанные в духе социалистического реализма69. В конце советского периода сказки были неразрывно связаны с детской культурой, поскольку считалось, что они являются одной из первых повествовательных форм, через которые дети воспринимают окружающий мир. В 1987 году известный библиограф Инесса Тимофеева сформулировала характерные для конца советского периода взгляды на сказку:
Маленькие ребята воспринимают мир по-сказочному. […] Для ребенка все предметы, его окружающие, – живые и разумные существа, и он разговаривает с ними, и они разговаривают с ним. […] В каждом ребенке надо воспитывать возвышенное и поэтическое отношение к жизни. И сказки дают для этого благодатный материал: в них все необычайно и все возможно, они показывают жизнь как героическое свершение самых дерзновенных мечтаний во имя любви, добра и справедливости70.
Такое представление о сказке, безусловно, избирательно, если учесть, что сказки (даже традиционные русские сказки) часто бывают очень жестокими, страшными и сомнительными в моральном отношении. Будучи одним из последних литературоведов, придерживающихся советской позиции по поводу детской литературы, Тимофеева утверждала, что сказки «учат детей любить свою семью», прославляют «трудолюбие» и «внушают детям любовь к добру и отвращение к злу»71. Из этого утверждения можно сделать вывод, что выдающееся положение сказки в советском детском каноне отражало сказочные представления о мире, являющиеся важной частью всего советского проекта: великая награда ожидала героя именно в будущем, после длительной и тяжелой борьбы72. Таким образом, нарратив сказки приходил в соответствие с традиционной фабулой советского коммунизма – светлое будущее после многих испытаний, – что превращало сказку в идеальный инструмент передачи этой идеи детям73.
Схожим образом детская поэзия, корни которой тоже восходят к устной традиции, стала, как и сказка, одним из важнейших жанров советской литературы для детей. Шедевры этого жанра, созданные Корнеем Чуковским,
Например, Феликс Ойнас (см.:
Елена Гощило, Марина Балина и Марк Липовецкий в антологии Politicizing Magic (2005) анализируют народные и волшебные сказки, сказки, написанные в духе социалистического реализма, и сказки, высмеивающие социалистический реализм.
Евгений Шварц (1896–1958) подобным образом адаптировал ряд известных сказочных сюжетов к постановкам в советском театре и кино: «Голый король» (1934), «Красная Шапочка» (1936), «Золушка» (1938), «Снежная королева» (1938) и другие; он также создал такие классические пьесы, как «Дракон» (1944) и «Обыкновенное чудо» (1954).
Там же. С. 96–97. Евгения Путилова, еще один литературовед конца советского периода, специалист по детской литературе, заходила еще дальше, утверждая, что сказка как жанр защищает угнетенных и обиженных, «невинных жертв, сирот, младших братьев и сестер», с которыми плохо обращаются старшие братья и сестры. Сказка помогает всем им найти справедливость, которой нет в реальной жизни (см.:
Елена Гощило полагала, что идея исполнения тайного желания в сказке объясняет «советское массовое принятие сказочных клише для изображения постоянно откладывающегося „светлого будущего“, которое никогда не наступает в реальности и потому требует гиперболизированной компенсации в риторике советского художественного текста» (