Петроглифы. Александр ПетровЧитать онлайн книгу.
Чтобы не навязывать шарф, – надевал свитер с толстой завернутой вдвое горловиной, поверх двойных трико и брюк, – надевались штаны с начесом, штанины, зауженные внизу резинками, натягивались поверх валенок, чтобы при ходьбе по глубокому снегу он не проникал вовнутрь. На руках – меховые, с подворотами, рукавицы. Утром лучше не умываться – чтобы не обморозить щеки…
Мы шли кататься с горки, она была прямо под окнами дома. Потом брели куда-нибудь греться: в клуб или в домик автобусной остановки на трассе.
Став постарше, в 11—12 лет, мы шли в наш скудный лесок, – лиственницу в нём когда-то вырубили для укладки брёвнами Колымской трассы, потом – для заготовки чурок, используемых в годы войны автомобилями вместо жидкого топлива.
Молодые редкие лиственницы стояли невысокими снежными пирамидками. Снег же был глубоким, почти метровым.
Скрип снега и шелест замерзающего от дыхания воздуха погружали нас в то белое безмолвие, которое описывал Джек Лондон на соседней с нами Аляске. Среди этого безмолвия у нас была построена снежная крепость, внутри которой мы разжигали костер и сидели, грелись у него.
Возвращаясь, по глубокому снегу, в темноте, после 14 часов дня, мы были покрыты не куржаком, а снежной коркой, ресницы слипались от инея, из носа периодически приходилось выковыривать лёд…
Когда же зимой, после несколько недельного 50—60 градусного мороза становилось сорок, и густой туман рассеивался, – поселок оживал. Люди, уставшие от мороза, выходили на улицу – гуляли, дышали свежим воздухом. Повышение температуры обычно сопровождалось небольшим снегопадом, – на улице становилось ярко и чисто… Тогда и приходили мне в голову мысли, что где-то живут люди и зимой там всего 40 градусов, и они, наверное, никогда не мёрзнут…
4.07.2022
Лесок
Дом, где я жил с родителями был крайним. Напротив него был детский сад, а дальше начальная школа, переоборудованные из бараков, доставшихся поселку в наследство от лагерного пункта. Наш же дом стоял у самой Колымской трассы. А уже за ним и за заборами детсада и школы начинался лесок.
Он был небольшим, наверное, метров 300—400 в длину, и там за ним, в отдалении, одиноко стояла казарма, одно из немногих каменных зданий поселка, тоже оставшееся от лагпункта и приспособленное под мужское общежитие.
Сегодня расстояние от школы до казармы я вряд ли назвал бы лесом. Тогда же, – в дошкольном детстве, этот пустырь со стихийно выросшими маленькими лиственницами казался настоящей тайгой. И мы каждый день бывали там. Уже весной, как только сходил снег, мы приходили в этот крохотный лесок искать ягоду. Голубика, оставшаяся с осени, теперь на голых кустиках голубичника, была хорошо заметна. Время и злые морозы превратили крупные ягодки в засохшие обезвоженные шкурки… Но взяв одновременно в руку несколько таких ягод, можно ощутить их сладкий вкус. И мы, разжевывая эти сморщенные комочки, радовались