Суета Дулуоза. Авантюрное образование 1935–1946. Джек КеруакЧитать онлайн книгу.
меня на подгот в Нью-Йорке, чтоб я подтянул себе оценки по матёме и французскому, предметам, которые в Лоуэллской средней школе я сам по себе проглядел. Подумаешь, я только по-французски и говорил до шести лет, поэтому, само собой, с самого начала там мне светила пятерка. Матёма – это основа основ, любой кэнак считать умеет. Подгот на самом деле был продвинутой средней школой под названием «Школа Хорэса Манна для мальчиков», основанной, кажись, старым чудиком Хорэсом Манном, и отличная это школа была, с плющом по гранитным стенам, с газонами, беговыми дорожками, теннисными кортами, спортзалами, жизнерадостными директорами и преподами, вся на высоком холме, глядящем на парк Ван Кортлендта в верхнем Манхэттене Нью-Йорка. Ну, коль скоро ты там ни разу не была, к чему утруждаться подробностями, разве что можно сказать: стояла она на 246-й улице Нью-Йорка, а я жил у своей бабчихи в Бруклине Нью-Йорка, ежедневная поездка в два с половиной часа подземкой в один конец.
Ничто не смущает молодых оболтусов, даже теперь, вот как мне это удавалось: типичный день:
В первый вечер перед первым днем школы я сижу за своим обширным столом, поставленным посередине моей комнаты с высоким потолком, величественно выпрямившись на стуле с ручкой в руке, передо мной разложены книги, подпертые благородными бронзовыми упорами, найденными в подвале. Это совершенно формальное начало моего поиска успеха. Я пишу: «Дневник. Осень, 1939, 21 сентября. Мое имя Джон Л. Дулуоз, вне зависимости от того, насколько мало это может значить для случайного читателя. Вместе с тем считаю необходимым предоставить некое подобие объяснений материальному существованию этого Дневника» – и прочее подобное школярство, за чем следует: «И я неким манером извинюсь за использование пера и чернил». («Хо-хм! – думаю я. – Ей-бо! Да чтоб мне, Пемберброук!») И после чего прибавляю чернилами: «Похоже, такие люди, как Тэкери, Джонсон, Дикенз и прочие, вынуждены были составлять обширные тома пером и чернилами, и, невзирая на тот факт, что я нескромно признаюсь в некоторой степени сноровки при печати на машинке, чувствую, что не должен продолжать свои литературные предприятия с той легкостью, какая машинке под стать. Я ощущаю, что возвращение к старому методу неким манером оставит безмолвную дань тем старым гладиаторам, тем бессмертным душам дневникового журнализма. Постойте ж! Я никоим образом не предполагаю, будто причислен к их сонму, но лишь то, что было хорошо для них, должно всенепременнейше устроить и меня».
Покончив с этим, я спускаюсь в цокольный этаж, где моя прамачеха Тетя Ти Ма обустроила себе гнездышко, как цыганская смесь с драпировками, и висящим бисером в дверях, и кружевными салфеточками викторианского стиля, тысячей кукол, удобством, красиво, чисто, опрятные кресла, читает себе газету, большая толстая счастливая Ти Ма. Муж ее – Грек Ник, Эвенгелакис, с которым она познакомилась и за которого вышла в Нэшуа, Н. Х., после смерти Па моей собственной матери. Ее дочь Ивонн, голубоглазая компаньонка своей матери, замужем за Джои Робертом, который