О дивный новый мир. Остров. Возвращение в дивный новый мир. Олдос Леонард ХакслиЧитать онлайн книгу.
щелкнуло и пресекло руладу. Это Бернард выключил приемник.
– Я хочу спокойно глядеть на море, – сказал он. – А этот тошный вой даже глядеть мешает.
– Но они очаровательно поют. И я не хочу глядеть.
– А я хочу, – не уступал Бернард. – От моря у меня такое чувство… – Он помедлил, поискал слова. – Я как бы становлюсь более собой. Понимаешь, самим собой, не вовсе без остатка подчиненным чему-то. Не просто клеточкой, частицей общественного целого. А на тебя, Линайна, неужели не действует море?
Но Линайна повторяла со слезами:
– Там ведь ужас, там ужас. И как ты можешь говорить, что не желаешь быть частицей общественного целого! Ведь каждый трудится для всех других. Каждый нам необходим. Даже от эпсилонов…
– Знаю, знаю, – сказал Бернард насмешливо. – «Даже от эпсилонов польза». И даже от меня. Но чихал я на эту пользу!
Линайну ошеломило услышанное фордохульство.
– Бернард! – воскликнула она изумленно и горестно. – Как это ты можешь?
– Как это могу я? – Он говорил уже спокойней, задумчивей. – Нет, по-настоящему спросить бы надо: «Как это я не могу?», или вернее – я ведь отлично знаю, отчего я не могу. – «А что, если бы я мог, если б я был свободен, а не сформован по-рабьи?»
– Но, Бернард, ты говоришь ужаснейшие вещи.
– А ты бы разве не хотела быть свободной?
– Не знаю, о чем ты говоришь. Я и так свободна. Свободна веселиться, наслаждаться. Теперь каждый счастлив.
– Да, – засмеялся Бернард. – «Теперь каждый счастлив». Мы вдалбливаем это детям, начиная с пяти лет. Но разве не манит тебя другая свобода – свобода быть счастливой как-то по-иному? Как-то, скажем, по-своему, а не на общий образец?
– Не знаю, о чем ты, – повторила она и, повернувшись к нему: – О, Бернард, летим дальше! – сказала умоляюще Линайна. – Мне здесь невыносимо.
– Разве ты не хочешь быть со мной?
– Да хочу же! Но не среди этого ужаса.
– Я думал, здесь… думал, мы сделаемся ближе друг другу – здесь, где только море и луна. Ближе, чем в той толпе, чем даже дома у меня. Неужели тебе не понять?
– Ничего не понять мне, – решительно сказала она, утверждаясь в своем непонимании. – Ничего. И непонятней всего, – продолжала она мягче, – почему ты не примешь сому, когда у тебя приступ этих мерзких мыслей. Ты бы забыл о них тут же. И не тосковал бы, а веселился. Со мною вместе. – И сквозь тревогу и недоумение она улыбнулась, делая свою улыбку чувственной, призывной, обольстительной.
Он молча и очень серьезно смотрел на нее, не отвечая на призыв, – смотрел пристально. И через несколько секунд Линайна дрогнула и отвела глаза с неловким смешком; хотела замять неловкость и не нашлась, что сказать. Пауза тягостно затянулась.
Наконец Бернард заговорил – тихо и устало.
– Ну, ладно, – произнес он, – летим дальше. – И, выжав педаль акселератора, послал машину резко ввысь. На километровой высоте он включил передний винт. Минуты две они летели молча. Затем Бернард неожиданно начал смеяться. По-чудному как-то, подумалось