Гниющие во тьме. Эмили РедлерЧитать онлайн книгу.
распустить академию – они вмешивались в дела других государств, ревностно контролируя их и управляя из тени. А сейчас они отказались от этого? Верится с трудом. Надеюсь Герету известно больше, чем нам объявили.
Заняв очередь, жду свой эмпорт, разглядывая студентов. Большинство стоят, потупив взгляд в землю, стараясь не замечать солдат, но были и те, кто вёл себя надменно, словно это не конвой, а персональная охрана. Но таких было мало, основная масса источала уныние, и я разделяла его. Нас пугала неизвестность и возможная смерть.
Через полчаса подходит моя очередь. Передо мной опускается эмпорт – серая, вытянутая капсула, что вмещала одного человека. Стёкла отсутствовали, а управление осуществлялось автоматически. Все адреса хранились в базе, достаточно было назвать фамилию и имя.
Дверь поднимается, ставлю чемодан и залезаю сама. Внутри мягкое кресло, спинка которого откидывается назад, небольшое пространство для вещей и больше ничего нет. Серые панели прячут проводку и начинку аппарата. В более дорогих эмпортах имелись экраны для просмотра видео, прослушивания музыки и даже мини-холодильник с напитками и едой для комфортного путешествия. Академия считала, что студентов нельзя баловать, поэтому единственное развлечение – сон.
– Эмирия Силити, – громко и чётко произношу я. В ответ раздаётся писк, дверь опускается и, аппарат поднимается в воздух. Закрываю глаза, откинув спинку сидения. Через три часа буду дома в компании «любящих» родителей. А Герет прибудет завтра – какое счастье, как бы не сдохнуть от переизбытка чувства.
Сон не приходит, не смотря на старание, выключенный свет и закрытые глаза. В голову лезут мысли, атакуя с яростным рвением. Что будет? Как поступят родители? Вспоминаю, как брезгливость искажает лицо матери: верхняя губа ползёт вверх навстречу с раздутыми ноздрями, а нижняя опускается, обнажая ровные зубы. Отец смотрит холодно – выражение его лица обычно пустое, безразличное, но тон строгий, хлёсткий, будто кнут разрезающий воздух.
Замечаю трясущуюся ногу, пальцы барабанящие по бедру, и понимаю, что нервничаю. Не хочу признавать, но возращение домой беспокоит меня и пугает. В отличие от Кэрол, я не верю в сказку со счастливым концом. Жизнь всегда обходилась со мной жестоко. Помню, как в пять нашла птицу с раненным крылом, спрятала её под кроватью, кормила, поила, пыталась лечить. Она прожила у меня шесть дней, а на седьмой умерла в руках отца – он свернул ей шею на моих глазах. Прошло одиннадцать лет и я вновь ощущаю тот страх, когда он нашёл её, зажал в ладонях, а я ничего не могла сделать, только в этот раз вместо птицы я.
Под ногами шелестит галька, нарушая тишину. Не слышно завывания ветра, треска веток, изгибающихся в разные стороны. Даже птицы умолки, нагнетая атмосферу.
Замираю у двери, положив ладонь на ручку. И делаю глубокий вдох, прежде чем повернуть её и оказаться в холле «любимого» дома. На мраморных плитах лежит бежевый ковёр, по бокам от него вздымаются лестницы, соединяясь на второй этаже небольшим пролётом. Откуда на меня взирает матушка с бокалом