Колючая изгородь: повести и Карабахские были. Тельман КарабаглыЧитать онлайн книгу.
перебил, самый большой генерал повесил бы мне на грудь ордена!»
Мы еще не чувствовали ни голода, ни холода. В мае купили мешок пшеницы, и от него еще оставалась добрая половина. Хлеб начали выдавать по карточкам. Работающим и детям – по четыреста граммов, а неработающим членам семьи – по триста. В каждом доме еще были кое-какие запасы. На белых стенах домов горели красные буквы призыва: «Все для фронта!»
После уроков я обычно тут же отправлялся домой. У военкомата всегда была тьма народу: бритоголовые призывники. С каждым – жены, дети, бабушки, дедушки, сестры, невесты…
В тот день я почему-то волновался. Поспешил домой. Наш дом стоял как раз напротив, только булыжную улицу перебежать. Брат сидел на тахте, уже остриженный наголо. Бросив сумку, я кинулся к нему, заплакал. Он обнял меня, ласково поглаживая по голове, вытирал мои слезы. Мать, плача, укладывала ему в сидорок хлеб, вареную картошку, еще какую-то снедь. Брат и мама поцеловались. Она обняла его, сказала:
– Сынок, сынок, ты же еще ребенок… Я тебя воспитывала без отца. И с каким трудом!
Брат тихо ответил:
– Мамочка!
– Сынок мой! Чтобы у этого Гитлера мать вечно плакала… Чтобы ее сердце от горя порвалось на куски. Я еле-еле встала на ноги! Только-только начала радоваться. Только-только засветилась лампа в моем доме…
На закате мы перешли во двор военкомата. Здесь стояли два грузовика. Брат, поглаживая мою голову, успокаивая плачущую мать, сказал:
– Смотри, Темир, не шали, не обижай маму… Мужчина в доме теперь ты. И еще учись хорошо и пиши мне почаще.
На каждое его слово я отвечал кивком, а сам поглядывал вокруг: везде были родные уходящих на фронт, а под чинарой старый солдат играл на гармошке.
Молодежь танцевала. Матери, провожающие сыновей, одним глазом смеялись, другим плакали. Глядя на них, я думал: «Как это может быть – человек и плачет и смеется?.. Разве так бывает?»
Я почему-то не плакал. После слов брата «Ты остаешься в доме мужчиной» почувствовал себя повзрослевшим и, приподнявшись на носках, хотел казаться повыше.
Вышел военный комиссар, встал у машины и начал перекличку новобранцев по списку. Он называл имена, и новобранцы один за другим влезали через борт в кузов. Дошла очередь до брата. Поцеловав маму и меня, он одним рывком взлетел над бортом машины. Когда работавшие до того вхолостую моторы взревели, поднялся такой крик и плач – описать невозможно.
По булыжной мостовой двинулись одна за другой две машины. Удаляясь, они медленно-медленно уменьшались. Вот тогда я заплакал – попытался разглядеть вдали среди других брата, но не смог. Постепенно растворились машины в дымке и пыли. А матери и отцы, бабушки и дедушки, братья, сестры и невесты все стояли и глядели, глядели вслед близким. Мне так хотелось, чтобы по дороге машины испортились и не смогли увезти их на войну.
– Мать прижала меня к себе, сказала:
– Ушли, дети ушли…