Самсон назорей. Пятеро. Владимир Евгеньевич ЖаботинскийЧитать онлайн книгу.
и она незаметно кивнула, указывая на плошку с остатками меда перед его местом. Самсон пожал плечами, засмеялся и загремел, покрывая пьяную разноголосицу:
– Петь не буду; но если хотите биться об заклад, то это можно.
Они захлопали в ладоши, замахали руками и шапками.
– Я вам задам загадку, – провозгласил Самсон, – и даю вам семь дней пира, чтобы ее отгадать.
– А зак… заклад? – спросил кто-то икающий.
Самсон посмотрел на него – это был тот самый гость, которому не понравилось, как цоране едят похлебку. Он расхохотался и крикнул:
– Тридцать плащей из лучшего расшитого шелка: будет мне во что переодеть моих нерях-«шакалов» после этого праздника!
И среди полустихшего гама он задал им свою загадку:
– От могучего осталось сладкое; от пожирателя – лакомство.
Потом он шутя растолкал пьяную, восторженно оравшую толпу, подхватил на руки Семадар и унес ее в быстро темневшие сумерки.
Всю ночь напролет бушевало в Тимнате веселье; и пьяные, и трезвые наперебой кричали, пели, бранились, мирились и плясали; даже Ацлельпони, даже Маной, хотя упираясь, приняли участие в большом хороводе, не вполне уже сознавая, что с ними делают, – потому что их тоже заставили выпить немало. Вообще никто, ни пьяный, ни трезвый, не знал точно, что с ним происходит. Одна только Элиноар знала ясно, что делает.
Она подошла к левиту Махбонаю, когда, после пира, он сидел один за опустевшим столом и машинально взвешивал на ладони тяжелое серебро Бергамовых чаш.
– Домоправитель, – шепнула ему Элиноар, – у меня к тебе дело.
Он встрепенулся, отодвинул кубок как можно дальше от себя, точно устраняя возможное подозрение, и, хотя нетвердым языком, но с обычным своим красноречием, выразил готовность посвятить свои лучшие силы исполнению желаний высокородной девицы.
– Это не от меня, – сказала она, – это от Самсона. Он стесняется и просил меня намекнуть тебе осторожно: нельзя ли ускорить отъезд его родителей? Ты видишь: он при них как связанный, и в конце концов это приведет к неприятностям. Наша молодежь его знает не со вчерашнего дня, и долго разыгрывать смиренника ему не дадут.
– Понимаю, – сосредоточенно сказал Махбонай, поглаживая бороду, – но – как я могу?
– Ты можешь. Самсон говорит: бен-Шуни мудрейший из людей, мать моя слушается его, как овечка пастуха, а отец мой идет за матерью.
– Гм… – сказал Махбонай. – Пожалуй, так было бы лучше…
Позже в темном углу сада Элиноар увидела под деревом силуэт юноши, сидевшего с опущенной головой. Она присела рядом и положила ему руку на руку.
– О чем ты грустишь, Ягир?
Он не ответил; но она уже знала, почему он молчит. Карни, сестра его, плачет в эту ночь, душа свои рыдания в покрывалах; Самсон, в котором был для него весь смысл и вкус жизни, оттолкнул его и нашел другого любимца: Ягир никому не нужен, Ягир отверженец, как его бедная сестра, – один-одинешенек среди толпы; всем чужой на свете…
– И я чужая, – шепнула ему девушка, почти щекоча его ухо горячими губами, – я