Дважды кажется окажется. Книга 2. Елена РыковаЧитать онлайн книгу.
будет.
Тима засовывал ключи в верхний ящик комода, не отрывая глаза от двери:
– Всё-таки эта морда меня определённо пугает. Нет, ты посмотри: вот пасть, два сучка – зенки, а эта закорючка – нос. Уставился.
– Парейдолия, – завёл Столас, – зрительная иллюзия, заставляющая замечать осмысленные изображения там, где их нет: в облаках, на бытовых предметах, в складках одежды, на обоях или на коре деревьев. Часто возникает в инициальных стадиях острых психозов, сопровождающихся помрачением сознания.
– Опять «Советской энциклопедии» начитался? – Соловей снял уличную повязку с глаза, из мягкой коричневой кожи, дорогую и солидную, и надел домашнюю, в мелкий турецкий огурец.
Столас слетел с насеста, перепрыгивая с одной книжной полки на другую. Стеллаж был Тиминой гордостью, он сколотил его собственными руками: в какой-то момент складывать книги на пол стало неудобно. Книжные полки улетали ввысь, под восьмиметровый потолок, уютно обвивая круглое окно.
– «Психология переживания», автор Фёдор Василюк! – продекламировал Столас. – Издательство МГУ, тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый год.
– Господи! – Соловей закатил глаз.
– Ну а чем мне ещё заниматься, – Столас развёл крыльями, – мышей ловить? Тим, я серьёзно, ты везде видишь эти рожи. Это ненормально! Я за тебя переживаю.
– Крючки туда прибью, куртки повешу. – Соловей включил телик на кухне.
Это было ритуалом уюта: жизнь Гнезда подсвечивалась голубым экраном. Сложно объяснить, почему чудеса прогресса радовали Тиму гораздо больше привычных – магии тээм, гигантских медведей-ифритов, – но факт оставался фактом: от гудения стиральной машины или автомобильных гудков сердце восторженно замирало в груди.
Когда Соловей притащил и водрузил телевизор на угловую тумбу, Столас поначалу шутил («Что за “Чёрный квадрат”?»), вскоре ворчал («Выключи балаболку, котелок от неё кипит!»), ну а потом смирился.
Красный чайник приветливо улыбался Тиме курносой физиономией. Зашумел успокаивающе. Соловей сел на стул, положил на табуретку ноги, машинально почесал впорхнувшему на колени Столасу за ухом. Он не услышал урчания ворокота из-за победного марша заставки новостей, под который скакали лошади, но рука почувствовала вибрацию. Тима потянулся и переключил большим пальцем ноги. Коней сменил Цой в красноватом дыму:
«Песен, ещё не написанных, сколько, скажи, кукушка, пропой…»[16]
– Ну что, как там Плутовский? – щурясь от удовольствия, спросил ворокот.
Обеденный стол был сложен из широких сосновых досок. Он смахивал на столярный, казалось, будто не хватает рубанка на дальнем конце. Грубый, истыканный вилками и исцарапанный ножами – Тима его очень любил.
Но ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж, он любил стену из стеклоблоков, которая отделяла кухню от библиотеки. Эти стеклоблоки он целый месяц таскал один за одним из заброшенного детского садика, а потом ещё дольше выкладывал, и теперь они,
Песня группы «Кино» «Кукушка».