Уходящие из города. Эмилия ГалаганЧитать онлайн книгу.
его крик – и полет по ступенькам, и разорванный свитер, и брюки в грязи, и содранная с ладоней кожа… Хорошо хоть башку не расшиб (хотя мозгов-то нет, чего бояться?).
– Стой, стой, дебил! Да что с тобой? Взбесился или как? Драться зачем полез?
Тормознутый Куйнаш не понимал, что происходит.
Надо сломать, а потом наново сварить, тогда все, может, заработает, как надо.
Буду резать, буду бить
В седьмом классе Олеся две недели носила в рюкзаке нож. Маленькая девочка (ножки-ручки как спички, жиденькие волосы, остренький носик) с ножом в рюкзаке – образ то ли из черной комедии, то ли из дешевого фильма ужасов.
Тогда их историк, сильно пьющий опустившийся мужик, завел привычку отпускать их с урока, говоря: «Идите… в парк, пошуршите листьями». Лу придумала, что будет здорово устроить пикник, как в кино: развести костерок, пожарить сосисок на палочках, попить чая из термоса.
Лу и Олеська договорились, что каждая возьмет что-то из дому – бутербродов, яблок, спички. Олеська, никогда до этого не бывавшая на подобного рода мероприятиях, подумала, что веточки, на которые они будут нанизывать хлеб, наверное, надо будет заточить, и положила в рюкзак нож. Лучше всего для этих целей подошел бы складной маленький ножик, который назывался забавным старинным словом «перочинный», но такого у них в доме не водилось. Вообще домашнее хозяйство у них велось плохо, и нож был только один – здоровенный и тупой, даже хлеб резавший с трудом. (О том, что ножи надо точить, Олеська не знала; мать была слишком равнодушна к таким вещам, она только зуб на кого-то могла точить.)
Но в тот день математичка Ктория Санна (в желтом пиджаке и черной юбке, на шее черный в желтый горох платок – Олеська всегда легко запоминала, кто во что одет; шея у Ктории Санны была ужасно дряблая, вызывала ассоциации с куриной кожей) поставила Лу четверку, а не пятерку, как обычно, из-за этого Лу, как это у нее часто случалось, расстроилась до слез (тихо сидела, понурив голову, и слезы капали на открытую тетрадь) – и пикник отменился. Олеська не любила утешать Лу и обычно делала вид, что не видит, как та плачет. Потом, став старше, Олеська поняла, что Лу была ей очень благодарна за это невмешательство: равнодушие Олеськи выглядело для нее как тактичность.
Дома, разбирая рюкзак, она достала хлеб, яблоко, спички… нож. Подержала его в руке несколько секунд – и резко полоснула воздух. На лезвии блеснул живой блик света. Что-то было в нем такое завораживающее, что Олеська положила нож обратно в рюкзак – руки сами сделали это.
На следующий день в школе она весь день думала о том, что у нее есть нож. Нож, о котором никто не знает. Который можно достать – и он разорвет пространство, как молния. Нож, который способен рассечь кожу и плоть. Нож, способный убить (хотя этот конкретный нож едва ли; он был тупой, как Олег, или еще тупее). Это было особое чувство обладания. Олеська смотрела на себя в зеркало и видела кого-то другого: не слабую девочку, а девочку с ножом. И это меняло все: в ее глазах были те же блики, что и на лезвии.
Она не могла выложить нож, хотя каждый день собиралась это сделать.