Под небом русского цвета. Не игра в города. Стефания ДаниловаЧитать онлайн книгу.

      Подустали от соборов, укатили летом в горы,

      заплетали разговоры в косы до утра.

      Было весело до жути, тот поёт, а этот шутит,

      мы плывём на парашюте, машем комарам,

      Тили-тили, трали-вали, смех дождями разливали,

      сохрани в Живом Журнале тени панорам.

      Повидаемся, возможно, внутривенно и подкожно,

      если железнодорожно будет не в напряг.

      Не осталось в наше лето ни единого билета,

      вот бы прыгнуть в сандалетах вон из декабря,

      белокаменного склепа. На меня глядело небо

      полуслабо, полуслепо, как на дикаря.

      Не грози мне снегом палым, не стреляй из самопала,

      мне не много и не мало видится во сне:

      Мы стояли на вершине, Харе Кришна Рама Шива,

      были есть и будем живы, смерти нет как нет.

      Стали горы все холмами. Можно мне обратно к маме?

      Как обратно станем нами, если выпал снег?

      Трали-вали, тили-тили, нас с тобою распустили,

      как косичку в афростиле, по чужим домам.

      Приземлится птичья детка на сиреневую ветку,

      песни в золотую клетку спрятав, как в туман,

      до костей ветра пронижут, опуская солнце ниже,

      и, освобождая нишу, жизнь сойдёт с ума.

      Мы с тобой теперь не вместе, говорит жених невесте.

      Поищи в газете «Вести» тех, кому легко.

      Тили-тили, как там дальше? Маша, Саша или Даша?

      Убежала с плитки каша вслед за молоком.

      Без меня умчится поезд в недописанную повесть.

      Остывает в горле голос сброшенным звонком.

      И если бы письма все к тебе долетели,

      ты бы прочёл их утром в своей постели,

      в свежезаваренный чай сухари макая,

      и, может быть, даже вспомнил, кто я такая.

      Я не займусь этим завтра и послезавтра.

      Письмо начинается лишь после смерти автора.

      Хоть располагает Северная Пальмира

      мостами и крышами, я пока не планирую.

      Душа бы давно взлетела, как шарик с гелием,

      а есть ли она – пусть это решают гении.

      Самоубийство не близко мне, как искусство,

      где выдохлись и расстановка, и толк, и чувство.

      Шквал писем летит по-прежнему к адресатам

      маршрутом, что отправителями был задан.

      Смотреться в Неву и мёрзнуть – моя профессия,

      и верх мастерства – дожить до бедняцкой пенсии.

      Любого, которого внутренне исковеркало,

      Нева отразить умеет правдивей зеркала.

      А я, как назло, жива. Ни одной царапины.

      И папа мой мёртв, но живы привычки папины,

      а наше с тобой – не знаю, мертво ли, живо ли,

      когда все негласные истины стали лживыми.

      С другими легко оказалось делиться травмами,

      но дом не построить и чая не выпить с травами.

      Сказали, что я при жизни себе как статуя.

      Что крепко стою на ногах. Но на деле падаю.

      Печаль по тебе ношу, говорят, как титулы.

      Я видела человека в тебе, не идола.

      Бывает,