А что за горизонтом. СтранникЧитать онлайн книгу.
просачивается между камней, тянет свои листочки к свету, копошится в гнёздах, кричит и плачет, поёт и баюкает. Не зря же пел Высоцкий: «Кто сказал, что Земля умерла? Нет! Она затаилась на время.» Затаилась в ожидании и дождалась. Наша земля и больше ничья – до последнего камушка, до последней травинки. Земля, на которой стоит и будет стоять всегда мой родной город. Город Ржев со своими уютными двориками, покосившимися сарайчиками и дворами, подобными моему, который не заканчивался вовсе. Впрочем, начала у него тоже не было. Город с бесконечными панельными многоэтажками, словно его собирали из конструктора. Город с вечно переполненным транспортом. Создавалось впечатление, что городского транспорта было ровно столько, чтобы перевозить определённое количество людей. И откуда берутся остальные люди, и зачем они лезут в переполненный автобус, совершенно непонятно. Город башенных кранов, город железнодорожных путей, заброшенных строек и топких болот. Город-мемориал. Город-памятник.
А посреди всего этого великолепия течёт Волга. Она делит город на две части, соединённые между собой двумя мостами – Старым и Новым. Волга-матушка, Волга-кормилица. Река с характером, вопреки всему несущая свои воды в противоположном направлении, она не впадает в океан, как все реки. У неё истинно русский характер. Волга широкой дельтой впадает в Каспий, оставаясь всегда на материке. Всё, что происходит по обеим её берегам, вот уже многие века мелькает как в калейдоскопе. А движение воды всё так же неспешно и спокойно, время от времени сковываясь льдами. Здесь ранней весной, воскресным вечером, начался мой отсчёт времени.
Первые впечатления и первые эмоции связаны именно с зимой, с зимними приключениями. Это настолько яркие воспоминания, что практически затмевают всё остальное, происходившее в самые ранние годы.
Мама часто рассказывала, как я приходил с прогулки домой весь грязный и мокрый. Снег имеет свойство таять и превращаться в воду, а грязь – становиться жидкой. Меня поднимали на вытянутых руках, подставляли тазик и несли, как награду победителю, в ванную комнату. Там уже начинался ритуал раздевания. Мокрая насквозь одежда отправлялась в стирку, обмороженное радостное тело отогревалось и выслушивало нотации о том, что на улицу сегодня больше не пойдёт. Не выпустить больше гулять с друзьями в то время считалось высшей мерой наказания, поэтому каждый старался без лишней необходимости даже не заглядывать за дверь своей квартиры. А вдруг без меня двор захватят инопланетяне? А может там сейчас начнётся чемпионат, и на воротах стоять некому? Нет, сидеть дома в такой ответственный момент, это всё равно, что быть запертым в Бастилии, и никакой Дюма не сможет описать тех страданий. Но ещё страшней то, что все окна выходили на соседний двор. Тихий, уютный и спокойный, как кладбище.
А жизнь в это время кипит совсем с противоположной стороны, и это обидно вдвойне. План побега придумывать тоже бесполезно, потому что, собственно, и бежать-то было не в чем – вся одежда