Соль Вычегодская. Строгановы. Татьяна БогдановичЧитать онлайн книгу.
они, как увидали меня, и ну меня лаять: «Ах, ты, – кричат, – вычегоцкий вор. Ты чего нам летошний год эку погань всучил! Мы-де на ей вот какой убыток взяли. Мы, мол, к вам в память родителя, Максима Яковлевича. А вы-де против нас, выходит, воры!» Застрамили не знал, куды глаза девать. Пришли на берег – на караван и глядеть не хотят. Стал это Грибунин Прокл, избочась. Кричит: «Пори мех! Не берем без того!» А я им: «Вы чего, аль без ума вовсе? То мне на всю Коломну сором. Нет моего согласу. Другим повезу, продам». А тут струговщики, черти, приступили: «Подавай, – кричат, расчет. До Коломны рядились! Но везем дале!» Ох, Анна Ефимовна, чего и было-то! Ровно бес вертелся. С струговщиками расчесться нечем. В мошне пустым-пусто. А те, Полуянов да Грибунин, стоят, хохочут: «Вишь-де купец-богатей, покуль до расчету! Чего кочевряжишься? Пори-де мех, без того не берем». Ну, перекрестился я, велел сволочь меха два на берег да вспороть. Вспороли, ссыпали. Ух! Матушка, Анна Ефимовна! Чего и было тут! Пинают, на кучу валят. Кричат: «Сам, мол, жри тую погань! Аль, мол, замест соли навозом торговать почали? Куда с ей сунешься?» Дают полтора алтына, да и то кланяться велят. Замест пяти-то!
– Ты что ж? Так и отдал?
– Не, государыня, не отдал. Плюнул на их. Один-то мех, что высыпали, так на берегу и покинул. Другой на струг велел снесть… Вина купил по ведру на струг, улестил струговщиков, чтоб взад до Касимова сплыли. А там слух преж нас дошел. С тем и встречают гости тамошние: «Что-де, от ворот поворот вам вышел?» По алтыну дают беси, «И пороть-де не станем». Свету не взвидел я, Анна Ефимовна! На кулачки полез. Измолотили всего. Кричат, хохочут. «Вот, мол, сват, порченую невесту всучает». Сколь годов соль сплавляю, такого страму не было. Ну, рассуди ты сама, Анна Ефимовна, чего тут делать-то? К Литве податься – казны нет. Струговщики и слухать не хотят. Взад везти – убьет Иван Максимыч. Аж ревмя ревел! Мекал, мекал да и подался вновь на Коломну. Веришь, в ногах у струговщиков валялся – свезли бы. Ну, те, Грибунин да Полуянов, спасибо, от от слова не отреклись, по полтора алтына дали. Вот и вышло у меня близ пяти тыщ. Да струговщикам по полденьге лишку на пуд дать пришлось – всего полторы тыщи, да товару на тыщу слишком купил. Всего две тыщи да полтораста рублев и привез Ивану Максимычу. А он на двадцать тыщ расчет имел.
– Эх, Жданка, слухать я тебя слухала, а веры у меня нет. Как то может статься? То пять алтын за пуд давали, а то полтора. Слыханое ли дело? Соль, она соль и есть. С чего ж бракуют так? – Матушка, Анна Ефимовна. Да ты была ль коли в варницах-то[10] у нас?
– Не, не бывала.
– Ну, вот. При Максиме Яковличе-то, при покойном, цырени-то[11], что ни год, чинили да чистили. А как помер он, Иван Максимович и не заглядывал, почитай, ни разу в варницы. Что там деется, не приведи бог! Ведаешь ты, соль-то в цыренях вываривают. Железные те цырени, ну, в роде ящика агромадного. Рассол туда наливают да над огнем и выпаривают. Соль-то оседает. А железо-то от воды ржавеет. Его чистить надо, да и доски железные, из коих цырень склепана, сменять почаще. А они у нас два года не менены. Соль-то с ржавчиной и живет. А ноне, – сам я спужался, как поглядел, – не соль, а, веришь, ржавчина одна – черная, горькая, железом
Варницы – солеварни.
Цырень – железный чан, в котором вываривают соль.