Оживший покойник. Анатолий ЛеоновЧитать онлайн книгу.
не выдержал, остановился, одним движением освободился от опеки послушника и, обняв двумя руками посох, взмолился, обращаясь к ушедшему далеко вперед монаху.
– Отец Феона, погодь немного. Что уж, загнал старика совсем. Помилосердствуй Христа ради!
Монах, которого старый инок назвал Феоной, резко остановился, снял с головы черную, отороченную красным кантом камилавку, обнажая длинные пряди пепельно-серебристых волос, и озадаченно посмотрел на отставших спутников.
– Так чего ж, отец Прокопий, – произнес он низким, слегка хрипловатым голосом. – Я подумал, может еще, на службу поспеем. Обитель-то, вон она, совсем рядом! – махнул он рукой перед собой.
Словно в подтверждение сказанного монахом, призывно зазвучал торжественный колокольный звон. Услышав его, отец Феона, не обращая внимания на некошеную, мокрую от утренней росы траву, встал на колени, истово осеняя себя крестным знамением. Его «породистое» лицо, оставаясь внешне суровым, светилось иноческой кротостью. Видно, молитва была ему в радость. Рядом с ним клали земные поклоны на золоченые купола церквей Авраамиево-Городецкого монастыря его спутники – старец Прокопий и молодой послушник Маврикий. Когда колокольный звон стих, старик, кряхтя и постанывая, присел на сучковатую корягу, лежащую на обочине и, едва переведя дух, продолжил прерванный молитвой разговор.
– Служба-то она конечно… да не по ангельскому чину, нам отец Феона, поддев подрясники по лесам трусить. Не ровен час, испущу дух, тебе ж лишние хлопоты будут…
Старик хитро улыбнулся и, шлепнув широкой крестьянской ладонью по стволу дерева, добавил:
– На-ка, лучше присядь рядом. Отдохнем малость и пойдем с Богом.
Отец Феона недовольно пожал широкими плечами, но возражать не стал. Вернувшись к спутникам, он сел рядом со стариком на мшистый ствол поваленной сосны и закрыл глаза, подставив лицо первым лучам восходящего над горизонтом солнца. Между тем, воспользовавшись остановкой, старец Прокопий осторожно снял изрядно растоптанные лыковые лапти, которые из-за больных ног предпочитал любой другой обуви, нося их и летом и зимой в любую погоду.
– А чего, брат мой Маврикий, – произнес он, разматывая намокшие от росы холщевые онучи, – твое чудодейственное средство осталось еще, аль нет?
Долговязый, нелепый Маврикий скромно сидел на краешке коряги. Очень пристойно, почти по-детски трогательно положив на колени расписной платок, он жевал краюху прогорклого ржаного хлеба, собирая падающие крошки в ладонь. Услышав слова Прокопия, он сорвался с места, бросился к своей торбе и, покопавшись в ней, вытащил маленький глиняный горшочек, обвязанный льняной тряпицей, после чего сел перед старцем и принялся смазывать его опухшие покрытые струпьями и гнойниками ноги содержимым горшка. Это была какая-то вонючая серебристо-черная мазь, которая, быстро высыхая, оставляла на теле белесый налет, крупными хлопьями опадавший вниз. Средство, видимо, и впрямь было чудесным. Старец Прокопий блаженно вздохнул, с наслаждением потянулся и произнес голосом