Государи Московские. Святая Русь. Том 2. Дмитрий БалашовЧитать онлайн книгу.
да неутомимо соревнуясь в скачках на празднике байрам, когда степные богатуры несутся опрометью, перекидывая через седло живую тушу блеющего барана, сшибаются конями, летят в пыль истоптанных, сухих трав, а их степные женки и девки, разгораясь лицом, следят за соперниками и гортанными криками и плеском ладоней приветствуют победителя. А то воины начинают плясать, ставши в круг и положивши руки друг другу на плечи: борются, обнажив масленые от пота торсы, кидая противника через себя, стреляют из луков, ловят и объезжают коней… Только так и возможно жить в степи! Плодить чумазых чернокосых детей да ходить в походы на богатые города иных стран…
Весть о набеге Олега Рязанского на Коломну возмутила томительное течение жизни маленького русского мирка. Бояре разных князей заездили друг ко другу, спорили, аж за грудки брались – как там и что? А когда дошла весть о походе московских ратей на Рязань и разгроме, учиненном Олегом Владимиру Андреичу, толковня не утихала несколько дней. Виноватили многих, кто и серпуховского князя, кто и самого Дмитрия. Спорили так, что на время забывалось, кто боярин, а кто простой кметь. Холопы и те обрели голос. Женки срамили мужиков: «Сидите тут!» Словно бы те скрывались в Орде от ратной службы.
– Свибл виноват во всем! – кричал Иван, забывшись вконец (чести ради, не один он и виноватил маститого боярина), но тут попало неловко – при княжиче сказал, да и иное добавил: мол, слушает Дмитрий боярина своего, идет за ним, как овца за бараном, а тому – землю за Окой забрать любо, а о княжесьви и думы нет! Свою корысть лишь блюдут! – шваркнул дверью, а – нос к носу – княжич Василий встречь.
– Как ты смеешь, смерд! – с провизгом аж, ломающимся в басы голосом выкрикнул Василий. – Не тебе судить!
Остоялся Иван и, темнея ликом, мгновением помолчав, глухо и твердо отверг:
– Смею, княже! Не Федор Свибл, не сидел бы и ты в Орде! – И полетело враздрыз все, чему учила матерь, чего добивался некогда сам, словно бы и сам покатил с высокой горы: – Смею! А ты, хоть и княжич, сосунок еще несмыслен! И я таков же был в твои-то годы! Водят тебя на паверзи, а куда приведут? Хан, Литва, Федор Свибл – мало ли! Михайло-князь уехал тово! Должон помыслить путем! Кому надо держать тебя подале от Москвы? Батюшко-то здоров ли? Али как? И того не ведашь?
Василий смотрел на ратника раскрывши рот. Поразило, что кметь (с запозданием вспомнил, что зовут Иваном) говорил без обиды, хотя сурово и зло. Остерегая, но уже и отрекаясь как бы от службы придворной, и потрясенный Василий, неведомо как для себя самого, пробормотал:
– Ты прости, Иван, погорячился я…
Иван глянул, раздул ноздри, вскинул голову, перемолчал тугой клубок внутри себя и сникающим голосом (тоже винился перед княжичем) домолвил:
– Понимай, княже, нас-то много, а ты – один! Князя другого мы себе не выберем! Иначе опять резня пойдет! Пото и говорю! Не с обиды совсем… И все-то тебя берегут пото же… А и боюсь,