Петр Первый. Алексей ТолстойЧитать онлайн книгу.
перекошенный рот Федька забормотал оправдания, – жилы надулись у него от натуги…
– …Одни слова истинно помню: «Для чего, мол, царицу с братьями раньше не уходили?..» А того, чтоб ножом, гранатами, – не было, не помню… А про царицу говорил воровски Василий…
Едва он помянул про Василия Васильевича, со скамьи сорвался Борис Алексеевич, бешено закричал палачу:
– Бей!
Емельян, берегясь не задеть бы царя, полоснул с оттяжкой четырехгранным концом кнута Федьку между лопаток, – разорвал до мяса… Шакловитый завыл, выставляя кадык… На десятом ударе голова его вяло мотнулась, упала на грудь.
– Сними, – сказал Борис Алексеевич и вытер губы шелковым платочком, – отнеси наверх бережно, оботри водкой, смотри, как за малым дитем… Чтоб завтра он говорил…
…Когда бояре вышли из подполья на воловий двор, Тихон Никитьевич Стрешнев спросил Льва Кирилловича на ухо:
– Видел, Лев Кириллович, как князь-та, Борис-та?
– Не-ет… А что?
– Со скамьи-та сорвался… Федьке рот-та заткнуть…
– Зачем?
– Федька-то лишнее сказал, кровь-то одна у них – у Бориса-та, у Василия-та… Кровь-то им дороже, знать, государева дела…
Лев Кириллович остановился как раз на навозной куче, удивился выше меры, взмахнул руками, ударил себя по ляжкам.
– Ах, ах… А мы Борису верим…
– Верь, да оглядывайся…
– Ах, ах…
В курной избе топилась печь, дым стоял такой, что человека было видно лишь по пояс, а на полатях вовсе не видно. Скудно мерцал огонек лучины, шипели угольки, падая в корытце с водой. Бегали сопливые ребятишки с голым пупастым пузом, грязной задницей, то и дело шлепались, ревели. Брюхатая баба, подпоясанная лыковой веревкой, вытаскивала их за руку в дверь: «Пропасти на вас нет, съели меня, оглашенные!»
Василий Васильевич и Алексей сидели в избе со вчерашнего дня, – в монастырские ворота их не пустили: «Великий-де государь велел вам быть на посаде, до случая…» Ждали своего часа. Еда, питье не шло в горло. Царь не захотел выслушать оправданий. Всего ждал Василий Васильевич, по дороге готовился к худшему, – но не курной избы.
Днем заходил полковник Гордон, веселый, честный, – сочувствовал, цыкал языком и, как равного, потрепал Василия Васильевича по коленке… «Нишего, – сказал, – не будь задумшиф, князь Фасилий Фасильевич, перемелется – мука будет». Ушел, вольный счастливец, звякая большими шпорами.
Некого послать и проведать в лавру. Посадские и шапок не ломали перед царевниным бывшим любовником. Стыдно было выйти на улицу. От вони, от ребячьего писку кружилось в голове, дым ел глаза. И не раз почему-то на память приходил проклятый колдун, в ушах завяз его крик (из окошка сквозь огонь): «Отчини двеееерь, пропадешь, пропадешь!..»
Поздно вечером ввалился в избу урядник со стражей, закашлялся от дыма и – беременной бабе:
– Стоит