С моих слов записано верно. Андрей ПустогаровЧитать онлайн книгу.

      Я Хафиза читал целый день и всю ночь.

      Черный ангел любви, приходи мне помочь!

      И два черных крыла с инкрустацией звезд

      разверни во весь свой удивительный рост.

      Горький ветер ночной буду пить допьяна,

      чтоб глаза мне безумная выжгла луна,

      что под утро над треснувшей глиной встает,

      раздавая степям беловатый свой мед.

      Ни на день, ни на ночь я смотреть не хочу,

      не хочу больше жить, доверяясь лучу.

      Я на ощупь пойду вдоль заборов твоих,

      где цикады звучат, как прощальный мой стих.

      Я весь день пробродил на песчаной косе,

      взгляд бросая на мост Си-о-се.

      И глядел я и думал: огнем ты гори,

      славный мост Тридцать три!

      Да, огнем, Си-о-се, ты гори,

      пусть удар нанесет тебе СУ-33.

      Потому что я влип, как не влипнуть осе.

      Ты уходишь к родне за мостом Си-о-се.

      Как осу на игле, лихорадка трясет,

      и любовь к тебе – липкий предательский мед.

      Лег во весь непомерный свой рост

      нас с тобой разделяющий мост.

      Но когда ты вернешься назад,

      узкий нож я воткну ему в зад.

      Пусть он вскочит и вниз побежит по реке…

      Твой раствор на моей был замешан тоске.

      Камень твой в моей вымок крови.

      Свои арки, как зубы, в меня ты вдавил.

      Тридцать три – столько колотых ран…

      Пусть стоит без моста Исфахан.

      Оазис – зверь в садов зелёной шкуре —

      подергиваясь, к ночи задремал.

      И не найти нигде дворец Тимура,

      лишь, как надгробие, гигантский цел портал.

      Хоть в арке брешь зияет, как разлука

      двух половин. Когда закат пунцов,

      они друг к другу тянутся, как руки

      в татуировке изразцов.

      Мы приехали ночью, выключив фары,

      караваном из трех грузовиков,

      обойдя перевал, где горели пожары

      и зачистка шла кишлаков.

      А младенец лежал в саманной пристройке,

      огонек в очаге то взвивался, то гас.

      И, когда подошла наша тройка,

      мать взяла его на руки, защищая от нас.

      А хозяйка двора принесла плов на блюде,

      в керосиновой лампе затеплила свет.

      – Твой ребенок, сестра, – инкарнация Будды.

      Мы пришли, чтоб его переправить в Тибет.

      Мать смотрела на нас недовольно и строго

      и в молчании