Мой Пушкин. Эльдар АхадовЧитать онлайн книгу.
в Астрахань, оставя в Баку комендантом князя Барятинского.
14-го сентября дана послу отпускная аудиенция и тогда же Петр получил известие о взятии Баку.
Обрадованный Петр послал к Матюшкину курьером князя Мещерского объявить ему чин генерал-поручика с приказанием князю Барятинскому послать к Куре команду и ту страну завоевать и ехать ему (?) с Соймоновым в Петербург».
Как известно, через год после описанных событий Пётр скончался, а Баку вернулся к своим прежним хозяевам. То же самое произошло в 1796 году: Екатерина Великая сначала получила Баку, но тут же скончалась и потеряла его. В 1806 году князь Павел Цицианов был убит во время «передачи» ключей от города Баку.
Баку жемчужно-серебристый,
Омытый пеною морской,
Ошеломительно лучистый,
Один на свете ты такой…
Ветрами вечно голосистый,
Листвой волнующий рассвет,
Ты снова плещешь мне вослед
Водой жемчужно-серебристой.
Енисейский Пушкин
Слева сын поэта Александр Пушкин, начало ХХ века справа сибирский Александр Пушкин, начало ХХI века
О Пушкине и его поэзии жизнь напомнила мне совершенно особенным образом «в день седьмого ноября – красный день календаря», как писал когда-то Самуил Маршак в стихотворении, которое в пору расцвета Советского Союза обязан был знать наизусть каждый советский школьник. На моё счастье, теперь седьмое ноября в Баку было последним рабочим днём перед чередой иных уже далеко несоветских государственных праздников современного независимого Азербайджана. И хирурги вышли на работу в старинную бакинскую больницу нефтяников, где мне в течение пяти с половиной часов была сделана операция на сердце. И вот, едва очнувшись после наркоза, я, как мне показалось, расслышал странный, словно доносящийся издалека голос, произносивший величественные слова о шестикрылом серафиме, явившемся на перепутье поэту:
«… Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул».
Я опустил взгляд с больничного потолка на своё обмякшее тело и увидел огромный свежий кровавый шов на груди, словно её действительно рассекли недавно мечом, а потом зашили, украсив меня подобием одного из шрамов Франкенштейна. Так совершенно неожиданно аукнулись