1985. Что для завтра сделал я?. Фёдор Романович КозвонинЧитать онлайн книгу.

      24.04.85. Среда. Вечер.

      «Вот Гришка-то Попыванов в этот вечер шабашить пошёл на рампу – за червонец разгружать вагоны с рубероидом!». Шура Рохлин двинул на танцы в ДК «Космос», ведь в этом году такой головокружительный апрель!

      Радостный весенний воздух бередил душу и беспокоил сердце, разливался по венам беспокойным предчувствием и взрывался внутри невысказанным ликованием. Томительно захватывает дух неминучим гибельным восторгом! Девчонки наконец-то скинули модные безразмерные всеобъемлюще-повсеместные спортивные куртки и болоньевые плащи по щиколотку с сапогами-луноходами и нарядились кто в олимпийки, кто в ветровки, кто в мамин реглан, кто в джинсы, кто в брюки, кто в юбки выше колена. Кто-то в туфлях-лодочках, кто-то в кроссовках, а кто и в сапогах старшей сестры. Намного завлекательней рулона рубероида, который Гришка на шабашке за десятку обнимает! И пусть сегодня погода пасмурная и серая, но тем лучше – тем томительнее ожидание момента, когда распустятся набухающие почки и природа заявит о себе во весь голос и в полный рост!

      Гриша посмотрел на стену ДК, на мозаику. Там одинокий космонавт в скафандре отчаянно тянется к небу, к тайнам мироздания. Он – сам разум! Но над космонавтом, гораздо ближе к небесным телам, уже на границе стратосферы, фигуры обнявшихся мужчины и женщины. Они – любовь! Значит, любовь выше разума. В этот вечер понять аллегорию можно было только так. И никак иначе.

      Из окон «Космоса» громыхали «Золотая лестница», «Крыша дома твоего»1, «Трава у дома»2, потом кто-то вызывал капитана Африку3, затем спели про прекрасное далёко4, а когда заиграла «Шизгара!»5, то Шура ощутил такое самозабвенное упоение моментом, что захотел остаться в нём навсегда. Радостные, открытые лица с глазами, полными посконного, настоящего счастья закрутились искрящимся хороводом, магической каруселью, душистым водоворотом, исполненным фурора смерчем, радостным ураганом! Кто-то подпевал то, что пели, а кто-то – то, что слышал, но всё это сливалось в поток, в единый мыслящий и счастливый живой организм. В дружный муравейник, в шумный улей, где каждый радуется друг другу, готов поддержать и подставить плечо: не из корысти, карьеры, лицемерия или похоти, а из-за самого факта сосуществования. Рохлин оказался в самом центре этого циклона, в сжимающейся вековечной спирали…

      Домурлыкала своё голландская гитара и окна закрылись. Еле заметная тень, принесённая лёгким ветерком с востока, накрыла танцплощадку. Стало прохладнее. Толпа застыла в вечернем сумраке, кое-где освещаемом еле видным грязно-охренным светом ночного фонаря.

      В этот же момент со стороны улицы Пугачёва раздался свист и в сторону танцплощадки мерным шагом двинулась шеренга одинаково одетых крепких молодых парней:

      «Не носите джинсы «Levi`s»

      В них ебли Анжелу Дэвис!

      Вы носите джинсы «Lee»

      В них Анжелу не ебли!»

      «Филейские, мать их, курву…». С противоположной стороны, из дворов улицы Левитана, молча вышли и рассыпались в такую же цепь такие же одинаковые, но другим обычаем, крепыши:

      «Новая зелень проложит дорогу!

      На юго-западе смерть бандерлогам!»

      «Филейка – от трусов наклейка!»

      И началось…

      Только что танцевавшие люди быстро всё поняли и кинулись врассыпную. Убежать удалось не всем. Гопники с громким гоготом лапали девчонок -одной раскосой рванули синюю кофту и красные пуговицы разлетелись во все стороны. А парням отвешивали смачные пинки и звонкие подзатыльники. Плевали убегавшим вслед. Тех же, кто по растерянности или безрассудству вставали на пути движущихся друг к другу цепей, били уже всерьёз.

      Вот пятеро молодых сельмашевских рабочих сами пошли стенкой против филейских и немало преуспели. Ещё бы! Трое орудовали ремнями с заточенными широкими армейскими пряжками, а у двоих под по́лами пиджаков были спрятаны цепи от бензопилы. Видимо, они уже не в первый раз ходили на танцы. Такой грозной фалангой двинулось отделение сельмашевских слесарей на батальон филейской шпаны. Пару раз пряжкой прилетало по высунутым вперёд рукам и ногам. Раздались удивлённые вскрики, переходящие в скулёж. Самый безрассудный филеец выступил вперёд и хотел что-то крикнуть, но не успел – получил цепью наискось чуть выше уголка рта, прямо под правый глаз: кожа лопнула и на лице будто открылся новый рот. В открывшуюся рану стало видно зубы, желтую фиксу и непривычно высокие дёсны, а задуманный природой рот обиженно и досадливо скуксился, будто выдыхал неожиданно крепкий табак. Парень схватился за лицо, попытался приставить губу обратно и с мычанием и ужасом убежал. Остальные отступили, дрогнули, изрядно смешались и готовы были уже расступиться… Остервенившийся сельмашевец поднял цепь над головой и грозно замахнулся.