Игра на одевание. Николай ЛеоновЧитать онлайн книгу.
рассуждая в мыслях, почему маньяки не учитывают приближения пятницы и подаренный накануне армянский коньяк.
Нет, циничным Виктор Павлович никогда не был. И глупость не была присущей ему чертой. Несмотря на упорный отказ объединять убийства, о которых растрезвонила везде Корсарова, в серию, он знал, что в городе на протяжении нескольких лет орудует маньяк и что убийца – местный. Социопаты не способны привязываться ни к родным, ни к друзьям, ни к партнерам, ни к местности. Вот почему родные города часто становятся их охотничьими угодьями, чем-то вроде личного пыточного городка, по которому легче передвигаться, выбирать безлюдные места, «помечать» убийством памятные места. Дома, как говорится, и стены помогают. Они рады держать в страхе людей, с которыми росли, учились, стоят в очереди за кофе перед работой, едут в транспорте, бродят с корзиной по магазинам шаговой доступности.
Отрицая серийные убийства в городе, Брадвин не давал Остряку то, чего он хочет: стать знаменитым и заставить полицию бесконечно отбиваться от нападок журналистов, впавших в истерику. В девяностых, работая в областном Балашове, он уже сталкивался с серией. Местный бомбила с заячьей губой убил четырех светловолосых девушек, прежде чем городок стала осаждать саратовская пресса. Первым делом журналисты дали преступнику прозвище Таксист. Потом купили у сидевших без зарплаты милиционеров информацию о ходе расследования и опубликовали фоторобот предполагаемого убийцы – парня с редкими усиками, но густыми бровями, в очках.
Следивший по газетам за ходом следствия преступник сразу же снял очки, сбрил усы и сделал себе маминым пинцетом тонкую линию бровей. В результате к нему в машину без колебаний села двадцатидвухлетняя сирота – медсестра из детской поликлиники, мать тройняшек и единственный кормилец родителей сбежавшего в Москву мужа, стариков. Благодаря смаковавшей ее убийство прессе к Брадвину потянулась череда сумасшедших, стоявших на учете в местных психоневрологических диспансерах. А вскоре в Балашовском районе появился подражатель Таксиста.
Брадвин поймал обоих. Но, допрашивая Таксиста, понял, что, не приди к нему медийная слава, он бы, как и многие «коллеги», уехал, повинуясь свойственной серийным убийцам тяге к странствиям. То есть город, который охранял Брадвин, перестал бы мучиться, если бы о Таксисте не трезвонили журналисты. Если бы убийце не позволили познать искушение медных труб.
Вот почему, тяжело шагая по ступенькам к обелиску «Журавли», Брадвин думал не о том, что этот бесконечный подъем в гору ведет его к вершинам застопорившейся в последние годы карьеры. А о том, что этих ступенек и нарисовавшегося утром хмыря из Москвы в его жизни бы не было, если бы не эта вездесущая хайпожорка Корсарова. При мысли о ненавистной журналистке и таинственном Гурове Брадвин поморщился сильнее, чем от похмельной тошноты и настойчивых телефонных вызовов. Наконец он ступил на площадку со стелой, увенчанной клином из двенадцати величественно парящих в небе и скликавших павших советских бойцов птиц. Вдалеке над безмятежной Волгой виднелся карауливший город по-осеннему неспешный рассвет.
– Илюша,