Песни жаворонка. Вечерняя. Алексей ИсаевЧитать онлайн книгу.
собак покорми, снега намело – расчисти, а то ни пройти, ни проехать!» Встаю и расчищаю дорожки, кормлю собак, птичкам подсыпаю семечек. Правда, моя Тамара Васильевна часто перехватывает инициативу. Отчетливо вижу, как работал дед, шумно вдыхая и выдыхая морозный воздух и отрывая ледышки с бороды. В последние годы его душила одышка, но он, неутомимый в работе, старался не поддаваться недугу…
Наши предки – коренные россияне, родились в Пензенской губернии, их село Красную Дубраву то приписывали к Тамбову, то возвращали. Этот факт закрепился в памяти жителей, даже тех, кто давно покинул свою малую родину. Бывало, еще во времена моей молодости можно было услышать: «У, тамбаш такой-разэдакий!», в ответ неслось не менее уничижительное: «Сам-то – пензюк несчастный!» Хотя оба прозвища одинаково употребительны, тем не менее, «тамбаш» считалось более обидным. Мои родичи – пензяки! Или пензенцы. Я же – сибиряк, томич – так распорядилась судьба.
Первым вскоре после Гражданской войны отправился в Сибирь к родственникам, уехавшим ранее, мамин отец с семьей – Ефим Андреевич Федечкин, по-деревенски – Юха. Человек горячий, порывистый, сильный, однако силу свою использовал лишь в созидательных целях. Но при этом покладистым, шибко сердитым я его не припомню. Лишь об одном случае он рассказал сам. Но то был гнев праведный.
Мобилизовали Юху летом 1916 года. Лагерь, где готовили новобранцев, находился под Ригой, на берегу залива. С командиром не повезло.
– Другие «благородия», – рассказывал дед, – люди, как люди, а этот словно с цепи сорвется – все ему не так, все не эдак. Весь перетянут ремнями, хромовые сапоги, а то и белые перчатки наденет. Основным занятием была строевая подготовка, словно на парад готовил. Да еще любил по-пластунски нас гонять. За любую провинность в чулан запирал на ночь.
Однажды дедово терпение кончилось.
– «Их благородие» почему-то особенно невзлюбил меня, цеплялся, как репей к собачьему хвосту. А тут совсем взбеленился: «Как стоишь! Ты кто – солдат или мешок с дерьмом!» Ну, я и показал, кто я – сажени на три он отлетел. Вскочил, одной рукой саблю рвет из ножен, другой скулу поправляет. «Зарублю!» – кричит. А меня смех душит: весь в пыли, лоск враз слетел, скула вспухла.
На крик подоспели другие офицеры, деда повязали, ночь провел в чулане, а утром отправили на гарнизонную гауптвахту. Пока шло следствие, свершилась Февральская революция. Деда выпустили и даже денег дали на дорогу. «Ну и слава Богу, – добавлял дед с усмешкой, – спас Господь от войны, живым остался».
Рассказывая о происшествии, отмечал, что нисколько не сожалел о случившемся и даже не боялся реального срока, причем не малого. По-настоящему он испугался один только раз – в море, куда часто ходили освежиться. Рижский залив мелководный, далеко забрел дед, и тут почувствовал ногами быстрое придонное течение. Не успел сообразить, что к чему, как ступни вдруг стали проваливаться. Вовремя рванул к берегу.
Что это такое, я