Песня о братьях. Алексей ПорвинЧитать онлайн книгу.
дискурсивным напластованиям в этой части рассуждения можно подумать через понятие клиторального чтения Катрин Малабу6.
Философия, как говорит об этом сама исследовательница, вызвала сомнения в идее о женственности, и вместо этого предложила помыслить возможность «гендерной множественности». Согласно Малабу, клиторальное чтение, связанное со сложной процессуальностью наслаждения, доступно любому7. Поэтому к поэзии Алексея Порвина была приглашена читательница (не женщина, но женское, присущее любому полу), чтобы открыться для любого, то есть любителя или любительницы. Чтобы придать тексту способность будоражить, вдохновляя на познание, наделить его правом приносить удовольствие без всякой иной прагматики. Читательница идет об руку с философией и рассеивает чтение по всему развернутому тексту, позволяя признавать одну реальность без отвержения другой:
По вечерам братья, выбравшись из мужского
именования, образа мысли и способа чувства,
наблюдают за памятником: сквозь него
прорастает нечто, раздвигая атомы
Братья не сразу понимают – это ростки
их восприятия…
Такая множественность (социальная, сексуальная вариативность) обладает политическим потенциалом. Она формирует особый способ восприятия, в котором неопределенность, непрозрачность – это анархическое движение, борющееся с доминированием прямого конкретного смысла и одновременно дополняющее его.
Ямбы-2021
Не исчезало зрение, но уходило
в простор обменный, загрудинный:
спускалось, как шахтёр, в биенье
пластов, таящих вечные запасы
возобновленья мира – и оттуда
так ясен взгляд, что не о чем молчать.
Не исчезало зрение, но поднималось —
пари́ть над головой, приделав крылья,
шуршащие истоком надсловесным,
где всякое перо приравнено к тебе,
покой белеющий: вот сброшенный покров,
и не на что указывать иное —
творись, в веках прославленная линька.
На ярмарке подрагивают клети
с домашней птицей, и торговые ряды
веселием змеятся, где звенят чешуйки
в раздутых кошельках погоды,
пришедшей выбирать другое имя,
а прежнее сдавать в сияющий утиль.
Трепещут на ветру поношенные шкурки,
не ощущая прежнего скрепленья
с горячей кровью и звериной мглой.
Линяет мрамор, и его частицы
в дыхание набились, норовя
проникнуть глубже в грудь,
касанием щекотным ободрить
людское сердце, что глядит на время,
не признавая выползок в минуте;
в ладонях, потемнелых от угля,
пригрет рассказ про переходы зренья
то вверх, то
Наравне с фаллически властным пунктумом (согласно идее Р. Барта об удовольствии от текста, см.: