Умершие в мире живых. Европейские исследования. Коллектив авторовЧитать онлайн книгу.
Потому здесь [в крематории] хоть этого дискомфорта нет. Поэтому остается именно скорбь, жалость именно по человеку, а не к процессу (ПМ1 Данилко Е. С.: 01).
Любое маргинальное пространство, как известно, считается опасной зоной. Источником же потенциальной угрозы служит возможность встречи с потусторонним, с представителями иного, нечеловеческого мира. То есть маргинальное пространство – это всегда поле коммуникации. И в этом смысле закономерно, что свою позицию о неуместности здесь детей некоторые аргументировали их незащищенностью, например, силой крещения:
Вот кто-то ребенка сюда тащит в 12 ночи. Зачем? Маленького ребенка. Ребенок, может быть, даже не покрещенный. И скорее всего не покрещенный. Потому что очень маленький. Зачем? Это все-таки зона смерти. Это не парк развлечений (ПМ1 Данилко Е. С.: 01).
Подобную же реакцию могли вызывать беременные женщины.
Незримое и всепроникающее присутствие смерти и создавало ту самую, плохо поддающуюся вербализации «атмосферу», о которой твердили мои респонденты. Смерть могла наделяться ими некой агентностью – над ней нельзя шутить или зло иронизировать, она может наказать за непочтительное отношение. Эта агентность читается и во втором, указываемом в скобках, названии музея – «Музей смерти». Не поддающаяся описанию и лишенная собственных явственно различимых свойств, смерть овеществляется в музейных артефактах, изображениях и кладбищенских объектах:
Смерть здесь повсюду. Ты садишься на лавочку, а рядом с этой лавочкой кто-то похоронен (ПМ1 Данилко Е. С.: 01).
Ее близость проявлялась на уровне ощущений – «пахнет смертью», «кожей чувствуется, мурашками», наконец, смешавшись с дымом из труб крематория, она проникала в легкие и оседала пылью на поверхностях:
Много, где люди похоронены, мы ходим по трупам. А здесь еще и дышим. Вот дым уходит в небо, он же в воздухе. Оседает. Если пальцем провести по стеклу вот в этих домах… (ПМ1 Данилко Е. С.: 01).
Соответственно, все, находящиеся на этой территории, уже самим фактом своего присутствия оказывались втянутыми в коммуникационное поле и включались в процесс взаимодействия со смертью в ее различных образных проявлениях.
Идея всеобщей коммуникации нашла визуальное воплощение на рекламном плакате мероприятия. Согласно Р. Барту, именно в рекламном изображении «знаки обладают особой полновесностью, они сделаны так, чтобы их невозможно было не прочитать: рекламное изображение откровенно, по крайней мере, предельно выразительно» (Барт 2015: 30). На плакате мы видим аллюзию на знаменитую деталь фрески Микеланджело «Сотворение Адама»: две протянутых друг к другу руки, одна из которых живая, другая – мертвая (см. илл. 5).
От мифологизации и мистификации территории музея, где всегда возможен контакт с представителями иного мира, не могут удержаться и сами его сотрудники, рассказывающие о любящих пошалить, особенно по осени, призраках: роняющих картины и урны, вертящих ручками швейных машинок, звонящими