Всё, что помню. Алена ЖуковаЧитать онлайн книгу.
Мама, она все время на работе. От бабушки слышу слова, значения которых не понимаю: «перезапись», «командировка», «фильм».
Дед Василий – источник новых, неприятных эмоций. Их и так уже накопилось немало: стыд, страх, отчаяние и теперь гнев.
Дедушка – вечно пьяный и скандальный (я его боюсь), чуть что, хватается за наган, который ему подарил Буденный, и бегает по дому в одних портках, которые называет революционными шароварами.
Помню, как однажды 7 ноября, в «красный день календаря», испытала первый приступ неконтролируемого гнева. Этот день я не любила из-за дедушкиных гостей. Ради них накрывался особенный стол в нашей квартире на Пролетарском бульваре. Все вокруг было пролетарским, кроме стола, сооружавшегося бабушкой. Даже в Новый год не было такого пиршества. Все потому, что дед Василий приглашал своих революционных соратников отметить священную для них дату, вспомнить молодость и товарища Буденного – их боевого командира. Дед чистил саблю, закупал ящик водки и матюгами строил всех домашних. Пришли в тот день горластые деды. Особенно хорошо помню одного – лысый, здоровый как бык, с седыми усами. Он больше всех ел, пил и орал революционные песни. Кульминацией стало исполнение «Интернационала». Гости встали по стойке «смирно», задрали головы кверху и грянули: «Весь мир насилья мы разрушим…» В этот момент обвалился потолок прямо на стол, на бабушкину стряпню, а лысому досталось больше всего: громадный кусок штукатурки упал на его голову. Глаза скатились к переносице, и он рухнул лицом в холодец. Приехала «скорая», увезла его в больницу, а я почувствовала облегчение и веселость. Пока не рухнул потолок, ощущала подкатывающую к горлу злобу. Дырка на потолке напоминала очертаниями карту СССР, а я, будущая первоклассница, думала, что во всем виноваты эти деды и революционные песни. Наверное, с тех самых пор все, что было связано со словом «революция», вызывало у меня отвращение, а образ революционера накрепко связался с образом пьяного деда Василия, размахивающего наганом и орущего на жену: «Ты поперек меня кто? Захочу, Оксанку приведу сюда жить, а ты подвинешься…» Бабушка плакала при упоминании этого имени. Оксана была молодой любовницей деда. И это было пострашнее престарелой и прокуренной соратницы Марты, которую он приводил до того. Объявил, что Марта будет жить с нами на правах старой боевой подруги. Бабушка легла на пороге и сказала: «Через мой труп…» До трупа не дошло, зато бабушка срочно позвала пожить в квартире родню. Марте не осталось места, а дед быстро переключился на молодую секретаршу горкома, куда пошел на повышение.
Бабушка Евдокия, вечно хлопочущая на кухне, растила меня как умела – главное, чтобы внучка была сыта. На ее беду, я была малоежкой. Дед называл меня «шкиля», а бабушка страдала: «Что во дворе скажут, что люди подумают – кожа да кости…» Сама она была не из худых – тяжелые ноги, большие руки, крепкие бедра. Она была девятой в семье. После ее рождения мать умерла. Девочек воспитывал отец, рабочий мясокомбината.