Коварство и любовь. Фридрих ШиллерЧитать онлайн книгу.

      ОТ АВТОРА ПЕРЕВОДА

      ОСОБЕННОСТИ МЕЖЪЯЗЫКОВОГО СТИХОТВОРНОГО ПЕРЕВОДА ДРАМАТИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ

      В научно-популярной и научной литературе по проблемам перевода встречаются самые разные, зачастую противоречивые толкования сути перевода и его природы. Все определения упираются в вопрос, насколько адекватно переводчик передает содержание и смысловую канву иноязычного оригинального произведения. Понятие эквивалентности рассматривается в большей степени в отношении к языковой и речевой ткани переводимого и переводящего текстов, и сводится, по сути дела, к их информативной (в узком понимании – коммуникативной) равноценности. Считается, что в хорошем переводе должна присутствовать в максимальном объёме равнозначная информация. Переводчик не должен злоупотреблять редуцированием информации источника и не вкрапливать в перевод дополнительные сведения («отсебятину»).

      Ориентация на вербальный перевод чревата буквализмом, что также не приветствуется в теории и практике перевода. Правда, теоретики перевода (транслятологи), как правило, не обременяют себя задачей доходчиво объяснить, почему буквальный перевод «портит оригинал». Практики же перевода эмоционально заявляют, что буквальный перевод порождает неуклюжие лексико-грамматические конструкции, не характерные для родного языка, и отвращает читателя от эстетического восприятия переводящего текста. Однако суть «порчи» не объясняют по большому счёту не те и не другие.

      Не вдаваясь в теоретические «тонкости», которые связаны скорее с расплывчатой лингвистической терминологией и как следствие – с говорением «мимо друг друга» и непониманием, вспомним одно гениально простое замечание немецкого компаративиста-младограмматика К. Бругмана, которое можно сформулировать следующим образом: «Люди говорят не словами, а предложениями. Слова – это усечённые словосочетания или предложения». Стоит задуматься над второй половиной толкования и ответить на вопрос, минуя лингвистические штампы: Что такое предложение? В соответствии с бругманской логикой определения напрашивается следующий ответ: Любое предложение, состоящее из совокупности семантически взаимосвязанных слов, есть не что иное, как синтаксический конструкт, с включёнными в него бывшими предложениями, усеченными до статуса слова. Таким образом, словá в составе предложения, упорядоченные синтаксически, проявляют известную коммуникативную автономность и «уводят» читателя (как и переводчика) от главного информативно-содержательного предназначения переводимого предложения. Если к тому же учесть, что буквальные словарные эквиваленты имеют различный объем значений, то мы получаем в результате мощный ассоциативный диссонанс. Переводящее «буквальное» предложение из усечённых предложений само по себе и в силу мнимой эквивалентности его составных частей искажает подлинник и затрудняет понимание. Стремление к точному соответствию оригиналу, к фактуальной информации, или словесной близости, оборачивается «неадекватностью» переводимого и переводящего сообщений.

      Кроме того, переводчик имеет дело не с отдельными предложениями, а с предложениями, включенным в конкретную речевую ситуацию. Иначе говоря, он оперирует высказываниями (к сожалению, термины «предложение» и «высказывание» часто используются лингвистами как синонимы). Предложение (А) в составе текста, актуализирует не только своё «пропозициональное значение». На него наслаиваются дополнительные речеконтекстуальные смыслы (+1). Переводу подлежат высказывания (А+1), а не предложения (А). В этой связи бросаются в глаза квазинаучные директивные формулировки перевода, призывающие переводчиков передавать смысловую начинку предложений-высказываний, ср. «следует переводить смысл, а не букву оригинала». К примеру, смыслом высказывания «Какая хорошая сегодня погода!» может быть «приглашение на прогулку». Означает ли это, что нужно вербализовать в переводе на другой язык этот смысл и игнорировать пропозициональную семантику (= «забыть о погоде»)? Эксплицирование (вынаруживание) скрытых смыслов на текстовой поверхности может в корне погубить эстетическое восприятие сообщаемого, не говоря уже об искажении подлинника. Профессиональный перевод должен заострять внимание читателя на смыслах, а не раскрывать их. Не следует завуалированные смыслы выражать в тексте перевода прямо. Это касается, прежде всего, художественных смыслов, которые скрыты в контексте в иносказательных оборотах. Их должен вычитывать читатель. При любом раскладе смысл должен сохраниться, если даже придётся пожертвовать буквальной пропозицией, ср.: «А на улице-то солнышко светит!», «Сегодня дождя нет!», «На улице тепло и солнечно!».

      Часто теоретики перевода украшают свои аргументы о «непереводимости» языков и неточности переводов, ссылаясь на изречения известных личностей, напр.: «Каждый язык – это особое видение мира» (Лео Вайсгербер). «Переводы похожи на оборотную сторону вышитых по канве узоров. Перевод есть не более чем гравюра»» (Пьер Буаст). «Переводы как женщины: если верны, то некрасивы, а если красивы, то неверны» (Сафир Мориц-Готлиб). Когда же нужно оправдать произвол и вольность переводчика, – приводятся суждения типа: «Перевод – это автопортрет переводчика» (Корней