Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР. Георгий ПряхинЧитать онлайн книгу.
спустя.
На увеличенной фотографии человек с хорошей, как после долгих и тяжких трудов, улыбкой и взмокшим поредевшим чубом. Выгоревшая-выгоревшая – даже на черно-белой карточке это замечательно видно – гимнастерка с расстегнутым воротом. Череда орденов, медалей на широкой груди. Солдат на карточке, что называется, бывалый. Видно, что ему уже не двадцать лет. Из тех коренников, что и войну, и послевоенную жизнь тянули, как воз. Судя по всему, фотография сделана сразу после войны.
Красный аппарат и увеличенное фото смотрят друг на друга. Когда Президент сидит в кресле за письменным столом, то они с его отцом, уже, к сожалению, покойным, тоже, вероятно, встречаются взглядами.
Книги – снизу доверху за стеклянными дверцами шкафов библиотеки и кабинета. Стараюсь запомнить: может, когда-то доведется писать. Прекрасные фолианты по русской истории: Соловьев, Карамзин, Ключевский… За одной из дверок замечаю наклеенную на торец книжной полки полоску бумаги с надписью от руки: «Друзья! Ставьте, пожалуйста, по алфавиту»… Хозяйка, заметив мой взгляд, улыбается:
– На этой территории я и секретарь, и библиотекарь, и картотетчик в одном лице. Пытаюсь внедрить дисциплину…
В точности не знаю, но, возможно, я – первый член Союза писателей СССР, осматривающий президентскую библиотеку. В углу на одном из стеллажей оттененная мощным фундаментом книг – цветная фотокарточка с надписью по-французски.
– Николай Бенуа, – поясняет мне. – На память.
Предварительная, импровизированная экскурсия закончена. Из предметов роскоши, напрягшись, могу назвать два: письменный стол в библиотеке со столешницей из карельской березы – за такими, вероятно, сиживают лишь президенты да классики – и чистота. Та ревностная, живая, почти благоуханная чистота, что парит в невесомом воздухе и чем-то неуловимо напоминает чистоту наших южных, ставропольских горниц – сходство, навеянное, наверное, и увеличенной фотографией фронтовика, пусть с тяжким ранением, но возвратившегося-таки с войны: редкая горница обходится в России без такой карточки. Окна, занавешенные красиво ниспадающим тюлем. Заметив мой взгляд, хозяйка отодвигает край занавески. В некотором отдалении от окна, уже наполовину размытые сумерками, видны силуэты деревьев. Сад?
– Сад… 10 марта 1985 года… Умер Константин Устинович Черненко. В десять часов вечера состоялось экстренное заседание Политбюро. Михаил Сергеевич вернулся домой, а мы тогда были на даче за городом, очень поздно. Вышли в сад. Было что-то давящее в глухой, еще не тронутой весною ночи. За три года – третья смерть. Смерть трех генсеков подряд, трех руководителей страны. Михаил Сергеевич был очень уставшим. Сначала молчал. Потом говорит: «Завтра – Пленум. Может стать вопрос о том, чтобы я возглавил партию». Для меня такой разговор был неожиданностью. В какой-то степени – потрясением. Больше того. Я поняла, что это неожиданность и для мужа. Никаких разговоров на эту тему у нас раньше никогда не было.
Мы бродили по саду, еще лежал снег. Муж