Музыка войны. Ирина ЛазареваЧитать онлайн книгу.
ее за локоть, а затем тащит в свой автомобиль, или в подъезд, куда угодно, где запирает дверь, и девушка оказывается в полной безопасности. Как он тысячи раз спрашивал себя под хлесткими ударами совести, почему он не окликнул тогда Таню, почему не настоял на том, чтобы просто подвезти ее? Пусть опоздал бы на работу, пусть вовсе пропустил бы рабочий день, но девушка была бы жива, в ее юном, почти детском теле сейчас билась бы жизнь…
Ведь видел по глазам, все понял по одному лишь виду нациста, вмиг разгадал, что он садист, изувер, мясник, разгадал, что тот смотрел на Таню как волк на овцу: со звериным сладострастием. А если видел, если знал наперед, что так будет, то почему же не остановил это жуткое преступление, почему не предотвратил страшное и непоправимое? Что за равнодушие, что за безволие поселилось в нем, что в нужный миг он не смог сделать правильный выбор? Значило ли это, что он ничтожный, конченый человек, совершенная тряпка?
А затем другой голос, едкий, недобрый, жесткий, вопрошал его:
так что же с того, что теперь его грызла ядовитая совесть? Разве самые ее укоры не были в то же время оправданием самому Парфену: смотри, дескать, я хороший человек, раз осознаю свою вину и преступное бездействие?..
Ничего этого было не нужно Парфену: ни угрызений, ни самобичевания – все было ложью, все обманом. Нужно было лишь действовать, действовать, пока душа, если она была в нем, не угомонится. Но как, как было все это рассказать Карине? Да и зачем было беспокоить ее, когда у нее на руках был один младенец и второй еще маленький ребенок? У нее, как у окатившейся кошки, были совсем другие заботы; она и шипела, и кидалась на него как разъяренная самка.
Совершенно внезапно для себя он сказал совсем иное:
– Уезжать отсюда надо, Кариш, уезжать.
– Уезжать? Но куда же?
– Домой.
– В Донецк? Да что с тобой? Это исчезновение как будто свело тебя с ума!
– Вот именно! – Он говорил, не кричал, не восклицал, и голос его был зловеще спокоен, отчего Карине на мгновение показалось, что догадка ее была верна. – Быть может, это то, что нужно было: бессмысленная смерть молодого и невинного существа… Как знамение! Грядет что-то страшное. Все течет, все меняется… в худшую сторону. Город заполонили западенцы, нацисты, извращенцы, которые вечно на наркоте. А у нас маленькие дети. Митя орет-разрывается, неужели ты не слышишь?!
– Ты… пугаешь меня.
И все-таки он ушел! И хотя Карина только что испугалась за мужа, жалость мгновенно уступила место раздражению, она не смогла скрыть недовольства: губы ее скривились от закипавшей в ней ярости, а на его прощание женщина ничего не сказала в ответ, лишь с силой захлопнула за ним дверь.
Шли недели, и вот завершились новогодние праздники, а Киев окутал белой пеленой седой февраль. Каждый шаг давался с трудом, метель усиливалась, мостовые покрылись высоким слоем снега, и ноги так и увязали в нем, размешивая белый порошок. Прохожие, закутываясь в шубы, дубленки и куртки, ежились, поднимали плечи, наклонялись вперед, словно так пытаясь прорваться сквозь колючую белую мглу. Еще тяжелее было молодым