Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала. Стефан ХедлундЧитать онлайн книгу.
о том, до какой степени другие типы норм могут целенаправленно вводиться в общество для выполнения той же самой функции. Далее мы попытаемся решить эту непростую задачу, сравнивая деятельностный подход, типичный для экономической теории и нового институционализма, со структурным подходом, принятым в социологии и старом институционализме.
Не упоминая о новом институционализме и, возможно, не думая о нем, Сен точно описывает суть подхода: «Необходимо также взвешенное понимание того, как работают разные институты, как различные организации – от рынка до государственных институтов – могут пойти дальше краткосрочных решений и помочь сделать мир порядочнее»[50].
Вспоминая предупреждение Роббинса насчет дерегулирования и хаоса, мы можем спросить: что же определяет выбор акторов в пользу стратегий, нацеленных на создание добавленной ценности и способствующих общему благу, то есть делающих мир порядочнее, либо же в пользу стратегий перераспределительных, таких как коррупция, рентоориентированное поведение и захват государства, которые потребляют реальные ресурсы, душат экономическую эффективность и тем самым уменьшают общественное благо? В соответствии с тем, что было сказано выше, мы можем перефразировать этот вопрос и спросить: как можно одновременно поддержать преследование законных собственных интересов и ограничить неумеренное преследование интересов, движимое чистой жадностью?
Это исключительно сложная задача потому, что разные подразделы общественных наук совершенно по-разному понимают мотивацию человеческой деятельности. В либеральной экономической традиции в качестве основной движущей силы деятельности обычно рассматривается дальновидное преследование собственных интересов. Однако с точки зрения социологии картина выглядит принципиально иначе. Юн Эльстер говорит в связи с этим об одном из «самых давних расколов между общественными науками», а именно о «противостоянии между двумя школами мысли, которые традиционно ассоциируются с Адамом Смитом и Эмилем Дюркгеймом, – между homo economicus и homo sociologicus». В то время как первый предположительно ведом инструментальной рациональностью, поведение второго диктуется социальными нормами: «Первого “тянет вперед” перспектива будущего вознаграждения, а последнего “подталкивают сзади квазиинерционные силы»[51].
Поистине фундаментальное различие между этими двумя подходами можно свести к различию между методологическим индивидуализмом экономической науки, которая рассматривает институты как правила игры, и методологическим холизмом социологии, которая считает, что мотивация человеческой деятельности содержится в социальных структурах. В следующих главах у нас будет еще много причин вернуться к этим вопросам. В частности, мы обсудим то обстоятельство, что при внимательном прочтении в трудах Адама Смита обнаруживаются идеи куда более глубокие, чем просто освобождение рынков.
Опыт России
Здесь мы перейдем к более конкретному случаю: к недавнему
Ibid. P. 6.
Elster J. The Cement of Society: A Study of Social Order. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. P. 97.