Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник). Рафаэль СабатиниЧитать онлайн книгу.
не слыша его, продолжал восхвалять достоинства пленницы. Он поднял ее руку, чтобы покупатели лучше рассмотрели ее. Розамунда опустила глаза и покорно повиновалась; ее чувства выдавал только румянец, который медленно залил ее лицо и тут же погас.
– Посмотрите на эти руки! Они нежнее аравийских шелков и белее слоновой кости. Сейчас цена двести филипиков! А сколько предложишь ты, о Хамет?
Хамет, не скрывая злости оттого, что предложенная им цена так быстро удвоилась, сказал:
– Клянусь Аллахом, я купил трех крепких девушек из Суса за меньшую сумму!
– Уж не собираешься ли ты сравнивать грубую девку из Суса с этим благоуханным нарциссом, с этим образцом женственности?
– Ладно, двести десять филипиков, – снизошел Хамет.
Бдительный Тсамани счел, что настало время исполнить поручение и купить девушку для своего господина.
– Триста, – внушительно сказал он, чтобы разом покончить с этим делом.
– Четыреста! – тут же взвизгнул резкий голос за его спиной.
Изумленный Тсамани круто повернулся и увидел хитрое лицо Аюба. По рядам покупателей пробежал шепот; люди вытягивали шеи, чтобы узнать, кто этот щедрый безумец.
Тагаринец Юсуф, вне себя от гнева, поднялся со ступеней и объявил, что отныне пыль алжирского базара не осквернит его подошв и он не купит здесь ни одного невольника.
– Клянусь источником Зем-Зем,[76] – бушевал он, – здесь все околдованы! Четыреста филипиков за какую-то франкскую девчонку! Да умножит Аллах ваше богатство, ибо истинно говорю – оно вам пригодится.
В сильнейшем негодовании он гордо прошествовал к воротам и, растолкав толпу локтями, покинул базар.
Однако, прежде чем шум торгов смолк за спиной мавра, цена на невольницу вновь поднялась. Пока Тсамани оправлялся от изумления, вызванного неожиданным появлением соперника, дадал соблазнил турка поднять цену еще выше.
– Это безумие, – сокрушался турок, – но она услаждает мой взор, и если Аллаху будет угодно наставить ее на путь истинной веры, то она станет звездой моего гарема. Четыреста двадцать филипиков, о дадал, и да простит мне Аллах расточительность!
Но не успел он закончить, как Тсамани выкрикнул с лаконичным красноречием:
– Пятьсот!
– О Аллах! – вырвалось у дадала, и он воздел руки к небесам.
– О Аллах! – словно эхо, повторила толпа.
– Пятьсот пятьдесят! – Визгливый голос Аюба перекрыл шум базара.
– Шестьсот, – невозмутимо произнес Тсамани.
Всеобщее возбуждение и шум, вызванные столь небывалыми ценами, вынудили дадала призвать всех к тишине. Базар притих, и Аюб, не теряя времени, одним скачком поднял цену до семисот филипиков.
– Восемьсот! – гаркнул Тсамани, теряя терпение.
– Девятьсот! – не унимался Аюб.
Побелев от ярости, Тсамани снова повернулся к евнуху.
– Это что – насмешка, о отец ветра? – крикнул он.
Его