Взгляд монстра. Ярослав АстаховЧитать онлайн книгу.
вообще имело оно его!) Учитель и художник ценили по достоинству сухое вино – напиток, способствующий глубокой и зоркой беседе душ. И допускали употребление более крепкого исключительно за неимением лучшего.
Беседовали о чем? В основном о том же, что составляло неизбывный предмет дискуссий интеллигенции того времени. (Не всякой, разумеется, а «гнилой», ну или как стали мягче печатать о ней «рефлексирующей» в безальтернативной советской прессе, ну то есть, коли перевести с позабытого теперь казенного языка – думающей интеллигенции.)
Художник и учитель задавались вопросом: что это за государство, не доброе и не злое, но сделавшееся отчего-то таким, что добро и зло, два эти постоянные фокуса бытия – жмутся боязливо и тихо к его окраинам? И почему случается при таком раскладе, что чутким, всепонимающим собеседником для добра оказывается чаще всего лишь зло? И говорили еще о многом, что было в те времена… да, было!.. хоть кажется теперь невозвратным, а потому и гротескно преувеличенным.
Беседы эти несли отраду для Велимира. Ему казалось, он обретает почти всегда в лице Альфия союзника идейного своего. Но даже при невнимательности к вещам подобного рода художник чувствовал: сокровенное, питающее душу его – не привлекательно математику!
Поэтому Велимиру не приходило и в голову говорить с учителем, например, о камешках странной формы… о проступающих на них знаках… о тех сказаниях, что повествуют морские волны своим равномерным гулом, когда простор океана ожил и светится уже в предвкушении утреннего луча!..
Но Богу было угодно, чтобы художник повстречал душу, с которой мог он беседовать и об этом. Вы угадали. Причем и познакомил-то их – мечтательного Велимира и тихую застенчивую Суэни – сам Альфий.
Не столько и познакомил, правда, сколь отстраненно продемонстрировал ему девушку. Примерно таким же образом, как возможно, в приличном обществе жестикулируя сдержанно, сверкнуть дорогостоящим перстнем – словно бы невзначай.
Да только Велимир был… художник! Полутона и нюансы он мастерски различал, единственно, в цветовой стихии. Во всем же прочем он мог посоревноваться в наивности с младшим школьником.
Поэтому не минуло и недели, как зачехлил живописец начатые холсты и принялся воплощать палитрою новый образ, увлекший внезапно его всецело: Суэни! Черты ее возымели над его сердцем необоримую власть…
А девушка? Не смешите! Что больше располагает юную к доверительному общению, чем внимательное, восторженно-кропотливое печатление облика ее на холсте маститым (ну или почти) художником?
Который ведь к тому же – мужчина. Зрелый и состоявшийся, но держащийся тем не менее с ней на равных, без раздражающего сюсюканья сверху вниз (а Велимир не умел ни с кем говорить иначе).
И обаятелен он казался ей тем особенно, что не стремился никак обаивать, а просто не скрывал искреннего мужского, естественного человеческого восторга от созерцания красоты расцветающей робко женственности.
Да кто бы тут устоял?! В особенности