Мемуар. Стихи и переводы. 1965–2023. Леонид ЮзефовичЧитать онлайн книгу.

      Годик пожил – и всё, прощай,

      И ушёл, опираясь на меч.

      А у ней – ни ключа, ни плаща,

      Леденеет она до плеч.

      Перед ним – ни зги, ни пути,

      Ни огня, ни звезды, ни встреч,

      По следам его не найти,

      Не утешить, не уберечь.

      А ведь, было, совсем привык,

      Понимал человечью речь,

      Забывал кащеев язык…

      И ушёл, опираясь на меч.

      Что же делать, куда брести?

      Чем согреться и как забыть?

      Разве сердце зажать в горсти

      И на счастье его разбить.

      Начало 1990-х, Москва, лето.

      «Независимая газета»

      проводит букинистический аукцион.

      Один из лотов – Тит Лукреций Кар,

      «О природе вещей»,

      с экслибрисом Колчака.

      Начальная цена – 50 долларов,

      Огромные деньги.

      Кто купил – не знаю.

      Через двадцать лет напишу в сценарии:

      1919 год, Омск, зима.

      Бессильный диктатор,

                                       не устающий напоминать,

      что диктатура —

                                учреждение республиканское,

      бессонной ночью решил погадать

                                                              о будущем,

      но Горация нет под рукой.

      Раскрыл наугад Лукреция,

      закрыл глаза,

      ткнул пальцем в страницу, читает:

      «Когда солнечный свет, проникая в жилище,

      мрак прорезает лучами,

      в этих лучах множество крошечных тел

                                                           ты увидишь —

      мечутся взад и вперёд в пустоте неустанно,

      бесцельно,

      в вечном движенье

      и в вечной борьбе пребывая».

      Мне комнату сдавали эти

      Ревнители враждебных вер —

      Старообрядец дядя Петя

      И тётя Шура, из «бандер»,[3]

      Кержак и греко-католичка,

      Но брак был крепок, прочен дом.

      Зимой топилась жарко печка

      По блату купленным углём.

      Их дом природа окружала,

      Жарки цвели среди камней,

      Чуть дальше Селенга лежала

      С японским кладбищем над ней.

      На сопках рядом – выше, ниже,

      Уже и места нет крестам,

      Чтоб в Судный День

                                восстать поближе

      К разверзнувшимся небесам.

      Для дяди Пети, тёти Шуры

      Кресты у самой верхотуры

      Поставил сын, гордясь собой.

      Хоть сварены из арматуры,

      Но фон – небесно-голубой.

      Выходит войско из ворот,

      Угрюмо