На солнце и в тени. Марк ХелпринЧитать онлайн книгу.
с кильватерными волнами и водоворотами Спайтен-Дейвила, где сливаются Гарлем и Гудзон. А по субботам, если получалось, он отдыхал.
Хотя в средней школе он играл во все спортивные игры, кроме футбола, а в колледже занимался греблей, боксом и фехтованием, именно война научила его поддерживать силу, выносливость и физическую форму воздушного десантника, которым он стал. Меж тем как многие задолго до демобилизации бросили поддерживать себя в форме, необходимой для боевых действий на пересеченной местности и жизни без крыши над головой, Гарри понял и на гораздо более глубоком, чем достигает любая форма искоренения, уровне уверовал, что эта обязанность соизмерима с самим званием человека, что цивилизация, роскошь, безопасность и справедливость могут быть сметены в мгновение ока, что, какими бы определенными и милосердными ни казались пути развития мира, они не постоянны. Вопреки мнению тех, кто не прошел через четыре года сражений, его убеждения и действия в этой связи вели его не к жестокости, а от нее. До самого смертного часа он не откажется от самодисциплины, готовности и решительности, которые позволили бы ему дойти до последнего предела в защите того, что нежно, преходяще и уязвимо, и тех, кого он больше всего любил.
Хотя он не думал о таких вещах, пока плавал, именно они обусловили его настрой при достижении разогретого и возбужденного состояния, общего для спорта и битвы. Выйдя из воды, однако, он был образцом невозмутимости. Пока он стоял под душем, пахучий и горький на вкус гель из сосны и каштана – он привез его из Германии сразу после Дня Победы над Японией[5], с которого не прошло и года, – обращал воздух в рай. Бассейн принадлежал ему одному, никто из стариков так и не появился, чтобы грести поперек его пути на манер императорских моржей. Лучась здоровьем, он одевался, а горький вкус становился все более и более сносным, обращаясь в воспоминание.
Находиться в прекрасный день в Нью-Йорке означает чувствовать себя в опасной близости к любви. Деревья в парках окутаны сияющими облаками цвета, клубы дыма и пара поднимаются в синеву или вьются, уносимые ветром, и разрозненные движения, каждое из которых требует предельной сосредоточенности, сливаются в марево красок, движений и звуков, чарующее, как первый танец или первый поцелуй. Во время войны он иногда слышал во сне звонки трамваев, рожки, свистки, клаксоны и отдаленные гудки паровых паромов. Все это образовывало картину, привлекательную не столько пламенем ее богатой палитры, сколько искрой, которая его зажгла. Во времена самых суровых страданий и смертельной опасности он знал, что его грезы о доме, где все представляется прекрасным, это, по сути, тоска по женщине, для которой он создан. Так ему это виделось, когда он был солдатом, и так ему удалось выжить.
На протяжении пяти-шести миль до Саут-Ферри[6] его плотно обступала жизнь города, и он был благодарен за это как никто. Склады истории поставляли аккумуляторы образов, заряженные энергией
2 сентября 1945 года.
Саут-Ферри – самая южная точка Манхэттена, северный конечный пункт пассажирской паромной переправы между районами Нью-Йорка – Манхэттеном и Статен-Айлендом. Южный конечный пункт переправы находится в самой северной точке Статен-Айленда, именуемой Сент-Джордж.