Лавка дурных снов (сборник). Стивен КингЧитать онлайн книгу.

      Когда он открывает машину, его обдает волной жара, а когда кладет руки на руль, тут же с криком отдергивает их. Внутри настоящая топка, градусов сто тридцать[5], не меньше. На заднем сиденье лежит мертвый Биз. Глаза мутно-белесые. Язык вывалился из пасти. Пасть приоткрыта, и видны зубы. К усам прилипла кокосовая стружка. Это совсем не смешно – и все равно смешно. Не настолько, чтобы расхохотаться, но есть в этом что-то эдакое. Рэй не может сказать, что именно.

      – Биз, старина, – говорит он. – Прости. Я совсем про тебя забыл.

      Он смотрит на спекшегося джек-рассел-терьера, и его одолевают великая грусть и веселье одновременно. Ему чудовищно стыдно за это веселье. На самом деле все очень печально.

      – Ну, теперь вы с ней вместе, да? – спрашивает он, и это так грустно и трогательно, что у него льются слезы. Льются градом. И пока он рыдает, ему вдруг приходит в голову, что теперь-то он сможет курить сколько хочет. Повсюду в доме. Он сможет курить даже в столовой, за ее обеденным столом.

      – Теперь вы с ней вместе, Биз, – говорит он сквозь слезы. Сдавленным, хриплым голосом, как раз соответствующим ситуации, и это громадное облегчение. – Бедная старушка Мэри, бедный старина Биз. Хрен знает что!

      Все еще плача и по-прежнему держа под мышкой фиолетовый мяч, он возвращается в «Квик пик». Говорит мистеру Гошу, что забыл купить сигареты. Он думает, может, мистер Гош даст ему пачку «Гармонии премиум» тоже за счет заведения, но щедрость мистера Гоша имеет пределы. Всю дорогу до госпиталя Рэй курит в машине с закрытыми окнами, с Бизом на заднем сиденье и кондиционером, включенным на полную мощность.

      Бэтмен и Робин вступают в перебранку[6]

      Иногда рассказ сразу складывается целиком – готовое произведение. Но чаще всего рассказы приходят ко мне в два этапа: сначала чашка, а потом ручка. Может так получиться, что ручка появится лишь через несколько недель, или месяцев, или даже лет, поэтому у меня в голове есть маленький сундучок, набитый незавершенными чашками, каждая – в умозрительной защитной упаковке, которую мы называем памятью. Какой бы красивой ни была чашка, идти искать ручку – пустое дело, приходится ждать, пока ручка возникнет сама. Я понимаю, это убогая метафора, но когда речь идет о литературном творчестве, почти все метафоры убоги. Я пишу книги всю жизнь, однако до сих пор очень слабо представляю, как идет этот процесс. С другой стороны, я очень слабо представляю, как работает моя печень, но пока она справляется со своими задачами, меня это устраивает.

      Почти шесть лет назад я едва не стал свидетелем аварии на оживленном перекрестке в Сарасоте. Какой-то водитель-ковбой пытался протиснуться на своем грузовике в левую полосу, уже занятую другим грузовиком.